Две свечи - Татьяна Бочарова

— Слушаю, — повторила Ксюша, и не узнала своего голоса: жалкий и сиплый, он дрожал, отвратительно дрожал.

Ответом было молчание. Она пыталась различить хоть какой-то шум, пусть едва заметный шорох, дыхание, но трубка продолжала пребывать в немоте. А неизвестное вещество струилось, окутывая тело саваном ужаса.

Кричать не было сил. Дышать тоже. Еще мгновение, и она задохнется. Есть лишь один выход преградить путь преследующему кошмару.

Ксюша швырнула телефон на пол. Он жалобно загудел, сначала долго, на одной ноте, потом короткими, тревожными сигналами. Она стояла, как завороженная, и смотрела на аппарат, как на змею, смертельно раненую, но не убитую до конца.

В двери щелкнул открываемый замок.

— Я вернулся, — прокричал из прихожей Николай.

Ксюша вышла из оцепенения, но нагнуться и поднять трубку не смогла. Та продолжала исходить яростными гудками.

Николай зашел в комнату.

— Вот. — Он повертел в воздухе оранжево-синюю коробочку. — Сказали, замечательное снотворное. И совершенно безвредное. Я… — Он, не договорив, уставился на валяющийся под ногами телефон.

— Мама звонила, — соврала Ксюша. — Я… я случайно уронила. Когда ты стал дверь открывать.

— Ясно. — Его лицо сделалось сумрачным. Он подошел к Ксюше вплотную, мягко, но решительно взял ее за плечи и подтолкнул к тахте. — Ты ложись. Я сейчас тебе принесу таблетку.

Она повиновалась. Ее трясло, как после удара током. Еще немного, и она готова была признаться ему во всем. Черт с ним, пусть делает, что хочет. Она больше не может так. Не может!

Ксюша невольно прикрыла рот ладонью. Стоп, дура ты этакая! Не понимаешь, к чему приведут твои откровения? Хочешь потерять его навсегда? Потерять то, что досталось такой ценой, такими переживаниями?

Нет, лучше терпеть. Выпить лекарство, забыться. Может быть, завтра все придет в норму. И Сонька окажется ни при чем — все ее больные нервы. Стыд перед Ольгой довел до нервного срыва. Ох, как стыдно, стыдно и совестно! Хоть на стенку лезь.

Николай вернулся со стаканом воды и крохотной розовой пилюлей.

— На-ка, выпей.

Ксюша послушно положила таблетку на кончик языка. Надо же, совсем безвкусная. Неужели поможет? Должна. Она решительно сглотнула, потом запила водой.

— Теперь спи. — Николай подвинул кресло поближе к постели и уселся в него с видом терпеливым и обреченным.

На сей раз она действительно уснула. Крепко, без единого сновидения. Разбудил ее какой-то звук, похоже, работал телевизор. Ксюша с трудом открыла слипшиеся, тяжелые веки.

Николай так и сидел в кресле, казалось, будто он не покидал его вот уже много часов. Взгляд его был устремлен в экран — там шла какая-то спортивная передача. Приглушенно вещал комментатор.

Ксюша лежала неподвижно, не понимая, сколько она проспала. Что сейчас? Кажется, утро — в комнате совсем светло. И шторы раскрыты. Значит, ночь уже миновала, слава тебе, Господи!

Николай заметил, что она не спит, повернул к ней лицо, улыбнулся.

— Добрый день. Как самочувствие?

— Хорошо, — слабым голосом отозвалась Ксюша. — Который час?

— Половина второго.

— Дня?!

Он усмехнулся и потрепал ее по щеке.

— Ну не ночи же. Смотри, какое солнце.

Ксюша изумленно похлопала ресницами.

— Что же я, выходит, проспала почти сутки?

— Чуть-чуть не дотянула, — добродушно и ласково проговорил Николай. — Ничего больше не болит?

— Кажется, нет. Ты… уходил? — Она взглянула на него в упор.

— Вчера вечером, ровно на два часа. Ты спала, очень-очень крепко. Поэтому я решился.

Ксюша сглотнула вязкую слюну и спросила:

— Уладилось с документами?

— Да, все отлично. На той неделе я уезжаю. Вот только одна проблема: как тебя оставить в таком состоянии?

— Все уже прошло. — Ксюша улыбнулась непослушными губами и с трудом поднялась.

Подошла к зеркалу, глянула на отражение и ужаснулась: в лице ни кровинки, волосы свисают паклей, глаза потухшие.

— Пойду, приведу себя в порядок. — Она проковыляла в ванную.

Едва дверь захлопнулась и щелкнула задвижка, ей показалось — за спиной кто-то есть. Кто-то опять дышал в затылок, источая могильный холод.

Ксюша крутанула кран. Вода с шумом хлынула в раковину. Вот же, она видит: в зеркале никого. Знакомое до мелочей пространство в четыре квадратных метра абсолютно пусто и безопасно. Отчего же этот дикий, животный страх? Она слышит его, чувствует каждой клеточкой своего тела. Он здесь, рядом, совсем близко. Он не оставил ее, не испугался розовой капсулы — змеей вьется у ног, поднимается выше и выше, к самому горлу.

Ох! Ксюша зажмурилась и покачнулась. И тут же сунула голову под холодную струю. На миг ей стало легче, но только на миг.

«Это клаустрофобия, — мелькнуло у нее в мозгу. — Боязнь замкнутых пространств».

В дверь постучали.

— Эй, как ты там? — сквозь шум воды долетел голос Николая.

— Все в порядке, — ответила Ксюша, стараясь унять одышку.

У нее все в порядке. Она не будет больше сходить с ума, ни под каким видом. Дрожащими руками она стащила ночнушку, залезла в ванную, переключила смеситель на душ. Ледяная вода не освежала, а жгла, но Ксюше именно этого и надо было. Боль отвлекала ее от ужаса, она ежилась и корчилась под струями, а истерзанный страхом разум тем временем получал долгожданную передышку. Надолго ли?

Она выключила воду. Завернулась в махровую простыню и, озираясь по сторонам, готовая в любую секунду к прыжку, вышла в коридор.

— Ксюня, я позвонил начальству. Сказал, что ты болеешь, — сообщил Николай из комнаты.

— Спасибо. Тебя тоже отпустили? — Она зашла к нему.

— Только до обеда.

У нее захолонуло сердце.

— Значит, ты сейчас уйдешь?

— Придется, детка. — Он встал с кресла, обнял ее, поцеловал с такой нежностью, о которой можно было лишь мечтать. — Ты оставайся в постели. Я там накупил кучу еды, разных вкусностей. Побалуй себя.

— Хорошо. — Ксюша в прострации опустилась на постель.

Что же делать? Остаться одной — нет, это немыслимо. Попросить его не уходить? Глупо. И так уже она чересчур испытывает его терпение.

— Все, моя сладкая, я пошел. — Николай переключил телевизор на другой канал и двинулся к порогу.

Ксюша с тоской смотрела ему вслед. Они могли быть вместе всю прошлую ночь и все утро. Он мог сжимать ее до боли в объятиях, входить в нее раз за разом. А вместо этого она лежала, как бесчувственное бревно, и тряслась в ванной от ужаса.