Казино. Любовь и власть в Лас-Вегасе. Риск, азарт, искушение - Николас Пиледжи

И снова Фрэнк Розенталь был на первых полосах газет Лас-Вегаса; на следующий день он подал на телевизионщиков в суд, требуя возмещения ущерба в десять тысяч долларов и утверждая, что поломка нанесла катастрофический удар по репутации «Шоу Фрэнка Розенталя». В течение нескольких дней Розенталь и его команда поддерживали шумиху о том, что перенесут шоу на другой канал; одна из газет предположила, что имел место факт саботажа. Ни один канал наживку не заглотнул, так что шоу продолжало выходить на Канале 13 и стало странным местным чудом, которое закрепило за Левшой репутацию человека ангажированного.

Тем временем продолжалась кажущаяся нескончаемой судебная война между Левшой и Комиссией по азартным играм. Верховный суд США принял решение не пересматривать дело Левши, а чиновники Комиссии в очередной раз потребовали, чтобы Глик уволил Левшу с должности руководителя продовольственного отдела и чтобы Левша прекратил использовать зал «Стардаст» для съемок своего шоу. Левша и Оскар Гудман немедленно оспорили запрет в федеральном суде, и 3 января 1978 года Левша получил свой запоздалый рождественский подарок. Судья Карл Кристенсен сказал, что Комиссия по азартным играм вправе отказать Левше в выдаче лицензии, но она не может запретить ему работать в «Стардаст» до тех пор, пока эта работа не связана с азартными играми.

Глик, в силу вышесказанного, быстро назначил Левшу директором по развлечениям, так как этот пост всегда считался далеким от внутренних дел казино и поэтому часто использовался в качестве прикрытия теми, у кого были проблемы с лицензией, например Джо Агостой в «Тропикане».

Мюррей Эренберг, который работал менеджером в казино Розенталя, говорил: «Ни одна живая душа в штате на это не клюнула. Так что вокруг нас постоянно крутились агенты, которые наблюдали за мной, Фрэнком и всеми остальными ночи напролет, чтобы поймать его за раздачей приказов. Но Фрэнку совсем не обязательно было находиться на виду. Мы обсуждали все позднее. За сэндвичем могли обсудить кредит того или иного игрока. За просмотром своего шоу он мог шепнуть мне, кого уволить или нанять. Что делало его боссом? То, что он был боссом».

Популярность Розенталя бесила как его друзей в мафии, так и его врагов в правоохранительных органах. Джо Агосто, директор по развлечениям в «Тропикане», который на самом деле руководил выводом денег из казино, начал звонить своему боссу Нику Чивелле и жаловаться на Левшу Розенталя; Агосто понимал, что тяга Левши к публичности рано или поздно негативно отразится на самом Агосто, и в итоге их обоих вышвырнут из игорного бизнеса. Однажды Агосто позвонил Карлу ДеЛуне, второму по важности человеку в криминальной семье Чивеллы; ФБР подслушивало разговор.

Только глянь на этого урода. Он даже не здоровается

Тони Спилотро становилось все сложнее и сложнее мириться с известностью Левши. Ему приходилось смотреть на него по телевизору. Он видел, как тот заходит в ночной клуб «Джубилейшн» и тащит за собой на буксире ансамбль из танцовщиц, адвокатов и букмекеров, целующих ему зад. «Люди лезли из кожи вон, чтобы пригласить меня за свой столик, – рассказывал Розенталь, – и мне кажется, Тони начал обижаться на то, что я могу позволять себе на людях гораздо больше, чем он».

Рассказывает Фрэнк Куллотта: «Тони затаил обиду на Левшу, поскольку Тони считал себя настоящим боссом Лас-Вегаса, а Левша расхаживал у него перед носом и раскланивался со всеми так, будто это он здесь главный. Как-то раз мы сидели с Тони в “Джубилейшн” и тут вошел Левша. Когда мы с Тони ходили в этот клуб, его владелец всегда сажал нас за отдельный столик. И никогда не сажал людей за соседние столы, поскольку мы не хотели, чтобы слушали наши разговоры. Вокруг нас стояли пустые столики с белыми скатертями, даже если заведение было переполнено.

В тот вечер пришел Левша с такой же процессией, какую мы видели по ТВ. За ним тащилась парочка танцовщиц, которые ему приглянулись, там же были Оскар с Джоуи Бостоном и куча остальных жополизов Левши.

Тони видел, как Левша зашел внутрь и все кинулись пожимать ему руку. Левша наслаждался моментом. Тони просто наблюдал. Он уже начинал закипать, особенно когда Левша даже не кивнул в его сторону в знак уважения. Левша будто говорил: “Я в этом городе главный, а ты пошел на хер”.

Я не знаю, думал ли он так на самом деле. Я лишь объясняю, что Тони начинал воспринимать ситуацию именно так. Однажды вечером он сказал мне:“Только глянь на этого урода. Он даже не здоровается”.

Я ответил Тони:“Какого черта он с тобой должен здороваться? Вас даже в одном заведении не должны видеть вместе”. Тони сказал, что он прекрасно все понимает, но найти возможность поздороваться можно всегда. Или не найти.

Тони начинал подозревать, что Левша становится неконтролируемым. Что все его появления на ТВ и прочие вещи снесли ему голову. Что его и без того непомерное эго окончательно вышло из берегов. Джоуи Кусумано, кореш Тони, попавший однажды к Левше за столик, рассказал, как разгоряченный алкоголем Левша перешел все границы, объявив себя“ самым крутым евреем в Америке”, читай: самым крутым евреем в синдикате.

Джоуи ответил ему:“Ничего себе, Фрэнк. Я и не знал, что Лански умер”. Тони обожал эту историю. Он рассказывал ее всем вокруг. Как Джоуи красиво поставил Левшу на место».

«При любом упоминании Тони в газетах, – грустно вспоминал Розенталь, – мое имя всегда можно было найти в следующем абзаце. Я тысячу раз объяснял газетчикам, что, несмотря на долгие личные взаимоотношения со Спилотро, я не вел с ним никаких дел, но прессе было все равно. О нас писали вместе.