Ключи от вечности - Наталья Калинина

– Что там у нас со временем? Может, пройдемся?

– А куда нам торопиться, малая? – ответил вопросом на вопрос Матвей и присел, чтобы обуться.

Оставив за спиной солнце и уходящий в море гребень скалы, они побрели по кромке прибоя к следующей бухте. Матвей что-то рассказывал, Алекс, опустив взгляд на мокрые камни, слушал его и чему-то улыбался. Ольга, делая вид, что ее тоже увлек рассказ, шла между ними, иногда случайно соприкасаясь голыми руками то с одним спутником, то с другим. Матвей что-то рассказывал, а она, кивая его словам, отчаянно мечтала, чтобы Алекс нашел ее ладонь и переплел свои пальцы с ее. Но не просто сжал, а потянул ее за руку и развернул к себе. Ей хотелось увидеть в его глазах, синева в которых сгустилась бы до ультрамаринового оттенка, собственное отражение. Алекс что-то ответил – ей или Матвею. А она думала об этой чертовой змейке, которая, искушая и дразня, вилась по его боку. Он снова случайно задел ее предплечье. И в то место, с которым соприкоснулась его рука, будто вонзились тысячи мелких иголочек – не больно, а щекотно.

Ольга первой заметила на врезавшемся в море гигантском парусе скалистого гребня пешеходную тропу. Тропа с раскиданными по ней подобно ступеням каменным выступам уводила вверх. Матвей тоже увидел подъем и с сожалением объявил, что пора возвращаться, но отвлекся на зазвонивший телефон. Ольга не стала дожидаться, когда он закончит разговор, первой направилась к тропе и принялась взбираться наверх. Настроение взлетало выше птиц, от адреналина покалывало кончики пальцев. Море оставалось позади, а Ольга взбиралась наверх – к ярко-синему небу. Бросив взгляд вниз, она увидела, что Матвей все еще расхаживает по берегу с прижатым к уху телефоном, а Алекс поставил ногу на первый камень. Она подбодрила его улыбкой и отправилась дальше. Подъем не был сложным, здесь мог бы подняться и ребенок. Тропа не брала круто вверх, а разматывалась по гребню полураспущенным серпантином. С этого ракурса море отливало не оттенками закаленной стали, а внезапно напиталось небесной синевой. Сердце билось в груди беспокойной птицей. Ольга слышала за спиной шорох шагов и осыпающихся под подошвами ботинок мелких камешков. Не оглядываясь, она знала, что Алекс молча следует за ней. И, украдкой улыбаясь своим мыслями, продолжала восхождение.

Тропа закончилась обидно быстро, ткнулась в травяной бережок и растворилась в широкой равнине, на которой был припаркован джип. Однако справа начинался крутой подъем на скалистый выступ. Недолго думая, Ольга ухватилась за камень и поставила ногу в первую выбоину.

– Оль? – раздался за спиной голос Алекса. Она мельком оглянулась на него через плечо и загадала, что если он последует за ней, то сегодня она сумеет коснуться неба.

– Оля? – в его тоне прорезались нотки беспокойства. Алекс замер в сомнениях. А затем решительно поставил ногу на уступ, от которого несколько секунд назад оттолкнулась она.

– Ольга, там не огорожено! – уже всерьез обеспокоился он. Но она, ведомая не ангелом-хранителем, а змейкой-искусительницей, продолжила подъем. Три уступа, и она взобралась на козырек. Море далеко внизу разбивалось о камни, а небо лежало так близко, что вытяни руку, и коснешься его.

– Сумасшедшая, – прошептал за ее спиной Алекс. Ольга улыбнулась ветру и почувствовала, как пальцы Алекса сомкнулись на ее запястье. Запустить руки ему под футболку, коснуться разгоряченной отнюдь не солнцем кожи, поймать ладонью змейку… Алекс резко развернул Ольгу к себе, обжег морской синевой взгляда. И она, ни секунды не сомневаясь, подалась к нему.

Ольга еще успела ощутить холодок мяты в его дыхании и морскую соль на его губах, но следом за этим подошва ее ботинка скользнула по козырьку вместе с осыпающимися камешками. Миг, и ее нога поймала страшную пустоту. Мгновение, в которое испуганный писк слился с отчаянным криком Алекса, растянулся до вечности. Мир опрокинулся, Ольга почувствовала сильный рывок и поняла, что летит.

Падение на землю было жестким. Приземлилась она на четвереньки, больно ударившись ладонями о каменную плиту и едва не уткнувшись носом в чьи-то ботинки. Но не успела еще понять, что упала не назад, в пропасть, а вперед, как над ее головой громыхнул гневом знакомый голос:

– Чуть не навернулись!

Матвей употребил другое слово, жестче и правдивее описывающее их едва не случившийся полет.

– Секунда, и разбились бы к ядреной маме!

Ольга, тяжело дыша, поднялась и отерла ушибленные ладони о штаны. Матвей стоял прямо перед ней и, раздувая ноздри, продолжал громыхать:

– Успел, как кутенка, поймать за шкирку!

Он кивнул на стоявшего со свешенными вдоль тела руками Алекса. Бледный, как мел, тот молча сносил ярость спасшего их Дымова.

– Чего вас сюда понесло?! Романтики захотелось?! Экстрима?!

Матвей развернулся, чтобы уйти. Но в последний момент оглянулся:

– Алекс, если угробишь мне Ольгу, пять шкур спущу! Пять, слышал?!

Алекс дернулся, будто ему влепили пощечину, закусил губу и кивнул.

– Это не он! – возмутилась Ольга. – Я сама сюда залезла! Сама! А Алекс подстраховать…

– Я видел, как он тебя страховал! Малая, если не терпится убиться, то дождись хотя бы двадцать первого!

С этими словами Дымов спустился и сердито зашагал по равнине прочь.

Алекс, по-прежнему бледный и молчаливый, подал ей при спуске руку. Но как только Ольга оказалась в безопасности, поспешно выпустил ее ладонь из своей. И по этому невольному его жесту она поняла, что страшное и непоправимое все же случилось.

Штрих за штрихом мягко ложились на бумагу образы, но больно царапали изнутри разбушевавшиеся мысли. Пальцы чувствовали приятную тяжесть механического карандаша, но впервые это ощущение не успокаивало.

В какой момент нужно было остановиться? Какой не сделать шаг? Знал ведь, знал. Но, ведомый не разумом, а подталкиваемый в спину змеем-искусителем, он шел за Ольгой к небу, чтобы потом заглянуть в страшные глаза смерти. Ее смерти.

Штрих за штрихом, мягкое шуршание грифеля по бумаге и немой крик разбитого сердца. Чуть не случилось. Чуть. Страшное предупреждение, раз рядом оказался ангел-хранитель в лице рассерженного Матвея. Сегодня Ольга избежала смерти, а вот завтра…

Закусив нижнюю губу, Алекс наносил штрихи на прикрепленный к планшету лист. И сквозь паутину линий проступало женское лицо: красивое с одной стороны и леденяще-страшное – с другой. Только Алексу в этом переплетении линий виделось не лицо описанной Матвеем охранницы, а послание: «Не трожь, оставь, не поддавайся. Твоя дорога – не за нею, вверх, к ветру, а вниз – к чужой боли и мольбам». Скованная плотной повязкой кисть давно устала, пальцы, как и бинт, потемнели от графита, но Алекс все водил и водил карандашом по бумаге с каким-то остервенением. Бросил бы давно, скомкал лист, чтобы не видеть страшно-красивого лица хранительницы проклятых ключей, но лучше уж выплескивать думы на бумагу, чем мучиться в бесполезных попытках уснуть. Изведется сам, изведет своей возней чутко спящего Матвея. Лучше уж коротать эту бесконечную темную ночь за рисованием.