Объект - Елена Александровна Григорьева

Тут бы Первому и насторожиться, догадаться бы, что к чему, но он был охвачен каким-то болезненным любопытством, оглядывая махины из стали, шагая сквозь огромные арки, испытывая при этом едва ли не трепетное преклонение перед теми, кто всё это создал. А к тому же, у него в голове поселилось какое-то странное чувство. Ощущение лёгкой нереальности происходящего.

Вскоре трубы расползлись в стороны, и вдоль зала потянулись уже знакомые контуры: кожухи паровых турбин, простенькие стальные конусы или целые многоярусные пирамиды, лежащие на боку и наполовину вросшие в пол. Первый, кажется, даже знал, что́ перед ним такое: устройства для понижения давления в теплоэнергетической системе.

Ещё шаг в полной тишине, и Первый уловил шум. Где-то далеко внизу, под полом и за бетонными стенами, что-то глухо бурлило, поднимаясь из-под земли. А возможно, это ему только показалось, ведь всё равно было поздно.

По бокам загудело, завыло, раздалось жужжание, лязганье съезжающих с люков заслонок. Но выстрелов не последовало. Нет. Где-то громко взвыла сирена. Лампы под потолком замигали вразнобой, наполняя зал рваными бликами и синхронизируясь до эффекта стробоскопа[44]. Откуда-то из-за турбин, из углов, из зазоров в стенах под давлением ударил пар. И динамики рации вдруг отозвались угрожающим писком. На забрале шлема у каждого появился значок спектрометра[45]. Он защёлкал, заскрежетал. Красные электронные цифры задёргались, отсчитывая летальные дозы.

Шлем Первого помутнел от мелкой капельной взвеси. Трудно было разглядеть что-то в этих рваных всполохах света сквозь запотевшие линзы. В динамиках взвизгнула Ханни, раздалась её команда: «Назад!». Но какой уж там назад? Прогремел контрольный удар распахнувшихся настежь заслонок. В зал со всех сторон хлынула жидкость. Крутой кипяток, фонивший сразу в нескольких диапазонах смертоносного спектра излучений. Повалили клубы раскалённого пара, с которым едва-едва справились фильтры костюмов.

В уголке забрала у Первого конвульсивно моргали значки термической и радиационной опасности. Двести с лишним градусов Цельсия, за пятьдесят рентген в час радиационного фона. Жижа, ударившая по ногам, едва не опрокинула его навзничь.

Первый, метнувшись вбок, сгрёб в охапку чьё-то лёгкое тело. Его доспех звонко клацнул о другой такой же доспех. Конечно же, он целил в Ханни. Неосознанно, рефлекторно, вслепую. И он сжал её в железных объятиях, а потом, изо всех сил оттолкнувшись, натужно прогнувшись в коленях, спружинился, буквально взлетев на ближайший кожух турбины. Помогла и механика брони. Он взволок Ханни наверх, из последнего впиваясь пальцами в прорезиненных бронеперчатках в запотевший, осклизлый металл. А в ушах стоял её крик: «Нет! Спецы! Нет!.. К порталу!..»

В голове звенело, гудело. Он оглох от воплей и шума. А забрало шлема ослепло, хоть и было с незапотевайкой[46]. Линзы не то разъело, не то просто подёрнуло мутью. На какой-то миг белёсая плёнка была всем, что видел Первый. Потом он догадался рвануть руку вверх и смахнуть конденсат. Только это уже было неважно. Его тело омыл смертоносный жар, растущий с каждой секундой, превращая его доспех в орудие пыток. Ещё чуть-чуть, и они с Ханни сварятся заживо, как улитки в своей скорлупе. Но он крепко впивался пальцами, на которых кожа уже сплавилась с изнанкой доспеха, в скользкий металл турбины, прижимая Ханни к себе.

Последнее, что Первый увидел во вспышках огней сирены, сквозь варивший его заживо пар – это как все они, все оставшиеся члены команды падают в кипяток, а кто-то ещё успевает выбросить вверх руки, пытаясь уцепиться за что-то и вопя от боли. Динамики шлема взбесились, наполнившись воем и криком. Первый тоже кричал. Кричал вместе со всеми, оглохнув, почти что ослепнув, но всё ещё воспринимая чудовищную картину. Он смотрел, как тонет Рейко.

Её шлем съехал набок, и бурлящий кипяток лизал её лицо, каждый раз проваривая всё новый слой кожи на щеках и на скулах, заливаясь в раскрытый рот, превращая трепещущий язык в бесформенный белёсый шмат. Её крик наконец захлебнулся влажным бульканьем и затих, но глаза остались распахнутыми. Неверящие, невидящие глаза с нелепыми кружка́ми цветных линз на вываренных белках. И от этого казалось, что Рейко впивается в Первого взглядом, полным боли, в му́ке агонии упрямого тела, цепляющегося за жизнь, хотя все его системы почти отказали. Только спустя секунды тело Рейко ушло под воду, едва ли не растворившись в яростно бурлящем потоке. Но какие-то его части – возможно, лишь детали костюма – всё ещё бултыхались, кружились, ныряли и вновь поднимались наверх в шипящих волнах. А рядом мучительно медленно, страшно умирали другие: Айджан, Фёдор, Леонид, Фид и Джон. Только Саня давно утонул, так как был в тяжёлой броне.

И Первый кричал, уже чувствуя, что кожа на лице пузырится, а тело начинает спекаться с подкладкой доспеха, и кровь закипает в венах. Он хотел уйти, убежать, поскорее уплыть, погрузиться в милосердное ничто, лишь бы только не терпеть и не видеть всего этого, от чего он уже не мог отвести угасающий взгляд. Но ему не давала покоя, упрямо держала его в сознании одна мысль. Мысль о том, что совсем рядом также плохо, невыносимо больно, смертельно мучительно Ханни. И он из последних сил прижимал её к себе, правда, делая только хуже. В судороге проминая внутрь пластины её брони. Он кричал.

***

Тянулись часы, и скудные остатки отряда Федича сходили с ума. Серый что-то мудрил с рюкзаком, выстраивая из своих скромных пожитков игрушечные баррикада. Кумико металась на спальнике: то впадала в бессвязный бред, то опять приходила в себя, отползала к терминалам, пыталась оживить там свой комп. Над ней скорбною горою квохтал Бугай, стараясь её вразумить и вернуть обратно на спальник. Умник бормотал что-то в дальнем конце зала, отвернувшись в угол. Возможно, ему казалось, что с ним разговаривает Нир.

Федич за всем этим просто наблюдал, рассевшись на собственном спальнике. В руках он сжимал пистолет. Мысли о милосердном убийстве, а может быть, и о самоубийстве приходили к нему не так часто, но он всё же решил держать оружие наготове.

Регулярно он поднимался и кружил взад-вперёд над скромной кучкой консервов. Всё, что у них осталось, он сложил на почётном месте: несколько пачек сушёных хлебцев, блистеры с чем-то вроде калорийного мясного паштета и пять банок овощного рагу. Воду он берёг особым образом. Последние две большие алюминиевые фляги были спрятаны в его рюкзаке. Возле горки продуктов стояла маленькая тёмно-зелёная фляжка, уже полупустая. И к ней-то изредка пытались прорваться Серый, Умник и даже Бугай.

Федич грозно косился на