Эпоха Михаила Федоровича Романова - Дмитрий Иловайский

Самозванец Луба. — Голштинское посольство. — Сватовство царевны Ирины за датского принца Вальдемара. — Пребывание его в Москве. — Отказ его принять православие. — Прения о вере московских богословов с лютеранским пастором. — Участие в них польского посла. — Упорство Михаила. — Неудовольствие москвичей на принца и следствия прений. — Богомольные поездки и слабое здоровье Михаила Феодоровича. — Придворные доктора-иноземцы и лечение царя. — Предсмертная болезнь и кончина Михаила Феодоровича. — Значение его царствования. — Двукратное путешествие Адама Олеария с голштинским посольством в Россию. — Его наблюдения над русскими обычаями по пути к Москве. — Въезд в столицу и торжественный прием посольства. — Переговоры. — Приезды разных послов. — Царские выезды. — Процессия Вербного воскресенья. — Грабежи. — Путешествие голштинцев по Волге. — Нижний Новгород. — Казань. — Судовые караваны. — Разбои волжских казаков. — Царицын. — Черный Яр. — Астрахань и виноградники

В последнюю эпоху своего царствования Михаил Феодорович находился в мирных и даже дружественных сношениях со многими как близкими, так и дальними государствами: таковы сношения с Швецией, Данией, Австрией, Голштинией, Турцией, Персией, с монгольскими и татарскими ханами, даже с Крымом и Польшею. Но польские отношения, кроме едва улаженных споров о пограничных рубежах и царском титуле, немного омрачились еще делом о новом самозванце.

В 1644 году отправлены были в Польшу послами князь Алексей Михайлович Львов, думный дворянин Пушкин и дьяк Волошинов с официальным поручением, касающимся царского титула и размежевания пограничных земель. Кроме того, им дан был тайный наказ относительно самозванца, Когда маленького Ивана, сына Марии Мнишек и Второго Лжедимитрия повесили в Москве, то у некоего пана Белинского оказался мальчик, которого он стал выдавать за этого Ивана Дмитриевича, будто бы спасенного от смерти подменою с другим мальчиком (обычный самозванческий прием) и будто имевшего у себя на спине какие-то царские знаки в виде орла. В действительности это был сын подлясского шляхтича Дмитрия Дубы, который служил в польских войсках в Смутное время и брал его с собою в Московское государство. Когда же сам Луба был убит, товарищ его Белинский привез сына обратно в Литву; тут стал называть его московским царевичем, представил его Сигизмунду и панам-раде; а они отдали его на сбережение канцлеру Льву Сапеге и велели выдавать на его содержание по 6000 золотых из доходов Брестского повета. Сапега пригласил одного ученого русина (известного впоследствии игумена Афанасия Филипповича), чтобы тот научил мальчика грамоте по-русски, по-польски и по-латыни. В этом ученье он находился семь лет; причем иногда писался царевичем московским Иваном Дмитриевичем. После кончины Сигизмунда, при Владиславе, содержание его уменьшили до 100 золотых, а после смерти Льва Сапеги и совсем прекратили; тогда молодой человек принужден был снискивать себе пропитание службою у разных панов. Теперь он жил в Бресте и служил у пана Осинского в писарях, а между тем продолжал называть себя царевичем московским.

Ясно, что это было неудачное продолжение все той же самозванческой интриги, плодом которой явились Лжедмитрий первый и второй. Главным деятелем этой интриги снова выступает старый враг Москвы, Лев Сапега, но уже без участия Мнишков, зато с участием того же Сигизмунда III. По сознанию самого Ивана Лубы, Сапега «велел его у себя держать для всякия причины», т. е. нового самозванца сочиняли на всякий случай, имея в виду выдвинуть его против Михаила Феодоровича, когда настанет для того удобный момент. И действительно, когда в Москве готовились к Смоленскому походу, Лев Сапега и Александр Гонсевский, по-видимому, намерены были выставить Самозванца; но смерть Сигизмунда и Сапеги, при вероятном нежелании Владислава путаться в эту интригу, положили ей конец.

Тем не менее в Москве очень беспокоились существованием мнимого Ивана Дмитриевича и чрез упомянутое посольство потребовали его выдачи. Долго паны-рада спорили с московскими послами, отрицали всякое значение, всякую опасность этого дела и убеждали не требовать, не казнить невинного человека. Но послы стояли на том, что сим вором могут воспользоваться своевольные запорожцы или другие злонамеренные люди, прийти с ним в Московское государство и учинить новую смуту. Так как с нашей стороны грозили разрывом, то в ноябре того же 1644 года в Москву приехало польское посольство, с паном Стемпковским во главе, и привезло с собою Лубу для того, чтобы показать полную его неспособность и безобидность. Московское правительство, однако, не довольствовалось нахождением Дубы при посольстве и требовало его выдачи. Стемпковский противился; но посреди этих неприятных переговоров Михаил Феодорович скончался, и вопрос о Лубе остался пока нерешенным. Кроме него были в то время и другие самозванцы. Один из них, также называвший себя царевичем Иваном Дмитриевичем, явился где-то в персидских или турецких владениях и обращался письменно к султану с просьбой о помощи для завладения московским престолом. Другой объявился в той же Польше и называл себя сыном царя Шуйского. Решение вопроса о сих самозванцах относится к следующему царствованию.

Московское правительство при Михаиле Феодоровиче вообще с любопытством следило за тем, что делалось в иностранных, особенно соседних государствах; с этою целью из Новгорода в Москву постоянно доставлялись известия или так наз. «вестовые письма» (род рукописных газет того времени). Они прилагались к отпискам новгородских воевод. Очень любопытны происходившие при Михаиле Феодоровиче приязненные сношения России с герцогством Голштинским — сношения, которые, как известно, спустя более столетия привели к чрезвычайной важности последствиям, когда на смену прекратившегося в мужской линии дома Романовых выступила его женская линия. Поэтому остановимся несколько на сих сношениях.

В первой половине XVII столетия на голштинском престоле сидел герцог Фридрих, прославившийся как покровитель наук и искусств, умевший сохранить мир и тишину в своих владениях посреди свирепствовавшей вокруг Тридцатилетней воины. (За сестру этого Фридриха, Доротею, когда-то неудачно сватался Михаил Феодорович.) Он думал войти в непосредственные сношения с Московским государством, а чрез него и с Персией, которая особенно привлекала европейцев своим шелком как очень выгодным товаром. Герцог Фридрих воспользовался вербовкою немцев в русскую службу во время наших приготовлений ко второй польской войне. Он прислал в подарок несколько пушек и выразил готовность помогать нашей вербовке, а взамен просил некоторых торговых льгот для своих купцов. Затем Фридрих снарядил в Москву большое посольство, во главе которого поставил законоведа Филиппа Крузе и гамбургского купца Отто Бругмана. Секретарем посольства был Адам Олеарий, ученый человек, родом из Саксонии, который имел от любознательного герцога поручение описать Московию и Персию. И действительно, он оставил нам чрезвычайно любопытное описание своего двукратного путешествия в Россию. Голштинское посольство прибыло в Москву в августе 1634 года, привезло с собою разные подарки и было принято с большою торжественностию. Оно просило, главным образом, позволения для особой голштинской купеческой компании вести торговлю с Персией через Россию. Хотя всем другим правительствам Москва отвечала отказом на эту просьбу, но герцогу Фридриху Михаил Феодорович дал сие позволение (вероятно, потому, что от голштинцев ожидалось менее соперничества для собственных купцов, чем от голландцев, англичан или французов). После того послы отправились обратно в Голштинию для герцогского подтверждения заключенного ими торгового договора с Москвою; а здесь оставили своего корабельного мастера, который с помощью русских плотников должен был в Нижнем Новгороде построить корабль для предстоявшего их плавания по Волге и Каспийскому морю в Персию. Этот корабль и был, собственно, первым европейским мореходным судном, построенным в России.