Эпоха Михаила Федоровича Романова - Дмитрий Иловайский

Пожары были наиболее постоянным и страшным бедствием древней деревянной России. Не только села, но и целые города выгорали иногда в один день. Мы видели, к каким стеснительным мерам прибегало правительство для отвращения пожаров: так, оно запрещало в городах летом топить печи. Но не одно неосторожное обращение с огнем было причиною пожаров: поджог из мести или ради воровства в селах и городах был обычным явлением. Сама столица страдала тем же бедствием. При Михаиле Феодоровиче особенно опустошительные пожары посетили Москву в 1626, 1629 и 1634 годах. Затем до кончины Михаила не слышим о больших московских пожарах. По-видимому, строгие охранительные меры, принятые правительством, все-таки действовали. В пожарном отношении (преимущественно в летнее время) Москва делилась на участки; каждому участку назначался на известный срок «объезжий голова» из бояр или дворян и при нем дьяк или подьячий: они обязаны были днем и ночью по нескольку раз объезжать свои участки, наблюдать, чтобы пожарные сторожа были на своих местах, всякое несчастие от неосторожности захватывали бы вначале, а также ловили бы поджигателей. По этому поводу имеем любопытное донесение царю боярина Ф. Ив. Шереметева с товарищами от 29 августа 1638 года. Михаил Федорович находился в отсутствии: он уехал в любимое свое подмосковное село Покровское; а Москву поручил Федору Ивановичу Шереметеву, двум братьям Салтыковым, Проестеву и двум дьякам, Лихачеву и Данилову. Они извещали царя, что торговые люди Китай-города из рядов Серебряного, Шапочного и Сурожского принесли им две стрелы с привязанными к ним серными спицами и трутом, которые нашли одну в Ветошном ряду, а другую в Шубном; пущены они были от Иконного ряду и от Земского двора, а «рядовые сторожа той воровской стрельбы не видали, потому что стоят у лавок». Бояре приказали объезжим головам по улицам и переулкам ездить беспрестанно, а в Китае во всех рядах велено на ночь прибавить сторожей к лавкам. Государь похвалил Шереметева и подтвердил, чтобы для нынешнего ведренного времени сторожей и стрельцов прибавить и сказать им, чтобы берегли накрепко; «а кто только такого вора зажигальщика поймает, и ему от нас, великого государя, будет большое жалованье».

Большие пожары вызывали и большие постройки. В этом отношении Михаил Феодорович проявлял значительную деятельность. Не говоря о возобновлении и новой постройке областных городов, всякого рода укреплений и засечных линий, он много заботился о возможном восстановлении столицы, большею частию лежавшей в развалинах после Смутного времени. Между прочим, старые бревенчатые стены, шедшие вокруг внешнего посада или Деревянного города и неоднократно погоравшие, царь велел заменить валом; почему сей внешний посад с того времени вместо Деревянного стал называться Земляным городом. Разумеется, этот вал был окружен рвом, укреплен тыном, снабжен башнями и воротами. Постройка его была разделена на части, и каждая воздвигалась под наблюдением особо назначенных для того окольничих, дворян и дьяков (1638 г.). Кроме того, многие церковные и казенные здания были вместо дерева возобновлены или вновь построены из кирпича; в том числе источники упоминают литейный амбар на Пушечном дворе, новые каменные хоромы на книжном или Печатном дворе, каменную ограду вокруг Новоспасского монастыря, починку городских каменных стен. Для исполнения сих построек требовалось усиленное количество каменщиков и кирпичников; царь приказывает выслать их из разных городов и монастырей и назначает известные сроки для их явки в Приказ Большого Дворца к боярину князю Алексею Мих. Львову; а за просрочку грозит игумнам и воеводам большою пенею (1642 г.). В том же году, при возобновлении стенной иконописи Успенского собора, царь пишет приказ псковскому воеводе, чтобы в прибавку к московским царским мастерам тот прислал из Пскова всех, какие найдутся, иконописцев, и также в назначенный срок они должны были явиться в Приказ Приказных Дел к боярину князю Борису Александровичу Репнину. Работа предстояла кропотливая: так как прежде надобно было снять или срисовать все старое стенное письмо, а после по тем же рисункам расписывать стены заново.

По известию иностранного писателя (Олеария), Михаил Феодорович выстроил каменные палаты не только для себя, но и особые, в итальянском стиле, для своего наследника; но сам он, ради здоровья, жил в деревянном дворце; так как каменные здания у нас отличались сыростью. Вообще любивший строиться, Михаил Феодорович кроме столичного дворца воздвигал царские хоромы и в разных подмосковных своих селах. Так, мы имеем известие, что 17 сентября 1641 года (по старому счислению) праздновалось «новоселье» в селе Коломенском: «У государя был стол в новых хоромах, в Передней избе». Тут присутствовали бояре кн. Ив. Б. Черкасский, Глеб Ив. Морозов, Лукьян Ст. Стрешнев, окольничие М.М. Салтыков и Ф.Ф. Волконский. За большим столом смотрел стольник князь М.М. Темкин-Ростовский, а за кривым стольник кн. Сем Петр. Львов; вина «наряжал» стольник кн. Сем. Андр. Урусов.

Возобновляя и воздвигая дворцовые здания, Михаил Феодорович заботился о пополнении царской библиотеки книгами на место тех, которые сгорели или были расхищены. Для этого он приказывает из больших монастырей, например Кирилло-Белозерского, брать по одному экземпляру, какой книги имелось там несколько, а если она была в одном экземпляре, то делать с нее точный список, и все это присылать в Приказ Большого Дворца князю Алексею Мих. Львову (1639 г.). К нему же как ведающему Печатным двором в следующем году велено было выслать из Кириллова монастыря списки прологов и Четьих-Миней «добрых старых переводов»: они нужны были для справок при печатании церковных книг.

Как при архимандрите Дионисии, так и теперь для этого дела государь велел вызвать (в 1641 г.) в качестве справщиков из Кирилло-Белозерского и других монастырей «старых добрых и черных попов и дьяконов, которые житием воздержательны и грамоте горазды». Вообще исправление и печатание богослужебных книг деятельно продолжалось как при патриархе Филарете, так и при его ближайших преемниках. При Иоасафе в его шестилетнее патриаршество было напечатано книг более, нежели в четырнадцатилетнее патриаршество Филарета Никитича; чему способствовали, с одной стороны, простая перепечатка уже готовых изданий, а с другой — увеличившееся количество книгопечатных станков в патриаршей типографии. Печатное дело, введенное князем Львовым, впрочем, не прерывалось и во время патриаршего междуцарствия, как показывает вышеприведенный год. Смиренный, «недерзновенный» перед царем Иоасаф скончался в ноябре 1640 года, и Михаил Феодорович долго не приступал к выбору нового патриарха. Только в марте 1642 года совершился этот выбор, и притом необычным в Москве старым новгородским способом. Собрав в столицу высших русских иерархов, царь велел приготовить шесть жребиев с именами намеченных им лиц, и после молебствия вынимать перед чудотворною иконою Владимирской Богородицы. Вынулся жребий симоновского архимандрита Иосифа, который и был посвящен в патриархи.

Вообще московская книжная словесность, едва не заглохшая в Смутную эпоху, заметно оживилась при Михаиле Феодоровиче. Этому оживлению, особенно в сфере богословской, немало способствовали завязавшиеся сношения с южно- и западно-русскими учеными и знакомство с некоторыми их сочинениями, которые начали проникать и в Восточную Россию. Но патриарх Филарет, строго оберегавший чистоту восточного православия, неодобрительно относился к этим сочинениям, опасаясь занесения к нам латинских, униатских и вообще еретических мыслей. Так, когда Лаврентий Зизаний Тустановский (брат Стефана Зизания) искал убежища в Москве и представил Филарету свое рукописное учение веры или «Катехизис», патриарх велел его исправить и напечатать, но не выпустил его в свет для общего употребления. А когда в Москву привезено было печатное «Учительское Евангелие» Кирилла Транквиллиона Ставровецкого, патриарх рассмотрение сей книги поручил двум игумнам и соборному ключарю Ивану Наседке, которые и нашли в ней многие погрешности и ереси. Тогда царь и патриарх повелели экземпляры этой книги и другие сочинения Ставровецкого, кои найдутся в Московском государстве, собрать и сжечь; причем запретили впредь покупать книги литовской печати вообще (1627 г.). Подобные меры против занесения еретических идей, вероятно, были не без связи с некоторыми проявлениями вольнодумства, которое в Смутную эпоху проникло в среду коренных москвичей. Так, князь Иван Хворостинин, бывший когда-то одним из приближенных первого Самозванца, увлекся латинскими книгами, начал хулить православие и вообще московских людей, говоря, что они «сеют землю рожью, а живут все ложью»; стал сомневаться в воскресении мертвых и запрещал даже своим слугам ходить в церковь. Царь и патриарх послали его на исправление в Кирилло-Белозерский монастырь. Пожив там около года, Хворостинин раскаялся, был прощен и воротился в Москву (1623 г.). Патриарх в этом случае поступил с необычною мягкостию.