Светка - астральное тело - Галина Шергова

Нет ничего удивительного в том, что факира с его живностью ни в одну гостиницу не пускали: кто бы из администрации рискнул подвергать проживающих опасности быть ужаленным или оказаться в клещах морского чудовища, которым считали мангуста, путая его с лангустом. В гостиницу кошку-то контрабандой не пронесешь, не то что краба. Известно, что наш гуманный гостиничный сервис, стоящий на страже человека, такого безобразия не допустит.

Поэтому Иван Прокофьевич поселил факира в своей двухкомнатной квартире, расположенной в микрорайоне Орехово-Борисово. В соконинской квартире и без мангустов и кобр фауна была богатая. В основном из «Красной книги».

Когда по утрам факир шествовал из подъезда к своей «Чайке», население микрорайона заполняло всю улицу для созерцания невиданного зрелища. В толпе у факира уже были кореши, и стоило факиру возникнуть на ступеньках подъезда, как начинались приветственные крики:

– Здоров, Ромка!

– Ромка, одолжи гадюку – к теще подпустить!

– Чудо-муха, не застуди брюхо!

Факир Ромеш Сингх (по-московски, по-простому – Ромка), разумеется, ни бельмеса не понимал. Кричали не для него, а чтобы посостязаться в лихости, остроумии и показать, что с факиром – на дружеской ноге.

Факир Ромеш Сингх, укротитель гремучих змей, кобр и прочих гадов, облаченный в соконинскую куртку с завернутыми рукавами, служившую факиру длиннополым пальто, улыбался толпе. Когда куртка распахивалась, было видно, что национальные штаны-панталоны заправлены в валенки. (Газета «Индия-пресс» сообщала: «Факир Ромеш Сингх, 42 г., рост 154 см, вес 45 кг, приглашен для участия в съемках московской версии „Рикки-Тикки-Тави“).

Факир Ромеш Сингх кланялся толпе, блестя звездой из искусственных брильянтов, стягивающей складки чалмы. Чалма была кстати – сберегала от мороза уши и голову.

Факир Ромеш Сингх поклонился Ирине Бекетовой, сразу выудив глазом ее из толпы, поскольку из любого столпотворения мог выудить красивую женщину, тем более что недавно состоялось их знакомство.

– Чудо-муха! Почем постируха? – крикнул какой-то острослов с поэтической жилкой.

Вам теперь уже очевидно, что Мухой факира окрестили за мелкость («рост 154 см, вес 45 кг»). Что же касается непонятного сообщения о постирухе, то и тут был свой резон.

Тема для данного версификаторства не была, как говорится, взята с потолка, скорее (простите за каламбур) с пола. Именно пол в квартире Соконина и питал творческую энергию названного выше острослова.

А дело вот в чем. Факир любил предаться восточной праздности. Или по-московскому – «кайфу».

В часы этой философской праздности животные в доме Соконина обретали полную свободу и безнаказанность и умудрялись привести дом в состояние немыслимой антисанитарии. Даже соконинской куртке, служившей факиру пальто, оброненной как-то Ромкой в передней, был придан зверями вид совершенно непотребный.

Правда, среди жительниц Орехова-Борисова тут же нашлись добровольцы, готовые куртку постирать за показ Ромкой волшебных фокусов в их ЖЭКе.

Но всех обошла Ирина, навязав услуги собственные.

Факир подмигнул Ирине и слегка качнул чалмой в сторону двери, что означало: ключ под ковриком.

Первый раз она вошла в соконинскую квартиру, чтобы остаться там одной. Одной – впервые. Хотя знала уже все подробности обиталища Ивана Прокофьевича, так как в те две недели, что Ромеш Сингх квартировал в е-Борисове, а сам Соконин мотался по Каракумам, побывала тут неоднократно.

У Ирины была разработана система общения с факиром. Подруга Римма, писала ей русскими буквами английскую фразу, и Ирина зачитывала их по бумажке Сингху. После каждой фразы Ромка начинал быстро-быстро лопотать в ответ, что – неизвестно, но утвердительную или отрицательную интонацию Ирина улавливала.

Для знакомства фраза была: «Мир – дружба. Я очень люблю животных. Разрешите посмотреть их».

Вчера Ирина продекламировала: «Хозяин возвращается через два дня. У вас тут ужасный беспорядок». Ромка прожурчал длинную речь, Ирина свое: «Когда вы поедете на съемки, оставьте ключ под ковриком у двери. Я приберу в квартире». Этим Ирина Ромку и взяла: чистить квартиру за животными факиру было лень.

Огромный паук, любимец Соконина, суча лапками, вил паутину из спутанных серых узоров, припечатанных к пегому полотнищу обоев. («Обои-то, обои! Какие строители прилепили, в тех и живет», – подумала Ирина.)

Беркут когтил ошметки мяса на полу клетки, кося на Ирину презрительным глазом. (Ирина подумала: «А то без тебя не знаю, что в чужой дом ввалилась!»)

Заяц Ванька Грозный осушал кофейную лужу на полу. («Пей, пей… Я б сама с тобой взбодрилась».) Это уже Ирина сказала ему вслух. Но тот игнорировал предлагаемую компанию.

Живность была и другая, живности было много. А вот вещей: гардероб-кирпич, тахта, застланная пледом, и письменный стол с вертящимся креслом. И книги. Книги по всем стенам на простых сосновых стеллажах. Только кое-где пробивались полосы пегих обоев.

Во второй комнате никаких вещей. Но животных и там хватало.

– Разве б ты так жил, если б со мной! Я б тебе маршальский быт организовала! – опустившись на тахту, Ирина заплакала. Она плакала смачно, некрасиво, не так, как плакала в кабинете у Швачкина, когда слезы стекали деликатно, не размывая туши. Сюда же Ирина приходила смытая, без косметики, чтобы люди не узнали ее, а без грима она и вправду была другим человеком. Она горько и открыто оплакивала свою блистательную жизнь, о которой столько лет завистливо мечтала и ради которой пожертвовала бы многим.

Жизнь с ревом концертных залов, с цветами в замусоленных целлофановых кульках и точно взрывающимися на сцене букетами цветов рыночного калибра по два рубля за штуку; жизнь с толпами у билетных касс перед ее выступлениями; жизнь с ее лицом в мигающих окнах телевизионных приемников; жизнь, в которой одно ее имя служило паролем для проникновения в любые запретные закрома быта (Нинка-костюмерша звонила в «Новоарбатский» гастроном или в стоматологический институт и объявляла: «Говорит художник по костюмам Ирины Бекетовой. Мне нужно два кило сервелату». Или «протез из фарфоровых зубов»); жизнь, обраставшая шелухой сплетен и легенд (на какой-то шефской встрече со зрителями она сказала: «Три года назад меня еще никто не знал». А утром уже Нинка-костюмерша принесла из троллейбуса: «Вчера Ирина Бекетова на концерте заявила: „Три года назад меня никто не знал, а сегодня напиши письмо – Москва, Ирине Бекетовой – дойдет“).

Конечно, в этой жизни не все было разлюли-малина. Ансамблик паршивенький, работать может только с роскошной японской аппаратурой, которую Ирина на свою кровную валюту купила во время заграничных гастролей. Но для установления аппаратуры нужно полчаса. Во время сольных концертов это не проблема. А на сборных, когда аппаратуру нет времени смонтировать, приходится петь под фонограмму. И случалось, фонограмма заедала, все понимали, что поет не живьем, и шли слухи: Бекетова кончается.