Генерал Ермолов. Сражения и победы легендарного солдата империи - Михаил Погодин

Реляция об этом сражении была написана самим Ермоловым; относя весь успех дела непоколебимому мужеству войск и распоряжениям графа Остермана, он почти умолчал о себе. Остерман, прочитав ее, невзирая на жестокие страдания, написал весьма неразборчиво следующую записку, которая хранится у генерала Ермолова: «Довольно возблагодарить не могу ваше превосходительство, находя лишь только, что вы мало упомянули о генерале Ермолове, которому я всю истинную справедливость отдавать привычен; впрочем, с должным имею честь быть…»[72]

Когда флигель-адъютант князь Голицын привез графу Остерману знаки Св. Георгия 2-го класса, этот мужественный генерал сказал ему: «Этот орден должен бы принадлежать не мне, а Ермолову, который принимал важное участие в битве и окончил ее с такою славой»[73].

Прибыв в седьмом часу пополудни к Кульму в первый день знаменитой битвы, главнокомандующий Барклай приказал собрать военную думу для награждения отличившихся. Имея в особенности в виду дать Георгиевский крест покровительствуемому им офицеру квартирмейстерской части Диесту, называемому Ермоловым деистом, он дал предписание, в коем этот офицер был выставлен как руководитель и наставник графа Остермана во время боя. Один из старших членов думы Ермолов вошел по этому случаю к ближайшему своему начальнику Милорадовичу с рапортом, в коем, заступившись за честь графа Остермана, он опроверг в резких выражениях показания Барклая; вместе с тем он представил ему мнения членов думы, весьма неблагоприятные для Диеста.

Милорадович, имея в виду сделать удовольствие Барклаю, затерял с намерением этот рапорт; увидав Ермолова и объявив ему эту утрату, он приказал войти с новым рапортом, прося изменить содержание и смягчить выражения. Ермолов представил ему новый рапорт, который был лишь копией первого. Узнав о том, Барклай сделал строгое замечание Милорадовичу за допущение Ермолова входить с подобными рапортами; он при этом повторил свое требование относительно Диеста, подтвердил еще раз, что подвиги этого офицера с самого начала битвы и отличные советы, данные им графу Остерману, будто бы значительно содействовали к отражению неприятеля.

Ермолов нашелся вынужденным войти к Милорадовичу с новым рапортом, в коем, между прочим, было сказано следующее: «Мне известно, что на основании законов ни одному главнокомандующему не предоставлено права наклонять по своему желанию решение военной думы; это тем более удивительно, что главнокомандующий, описывая подробно подвиги, совершенные будто бы Диестом с самого начала битвы, прибыл сам на поле сражения лишь в седьмом часу пополудни.

Мне, как главному начальнику сражавшихся войск, и прочим подкомандуемым генералам совершенно неизвестны подвиги, оказанные Диестом, который, честь имею донести, никогда не подавал никакого совета графу Остерману, запечатлевшему кровью своею славную свою победу под Кульмом».

Вследствие этого рапорта Диест не получил за это сражение знаков Св. Георгия 4-го класса, которые были ему позднее пожалованы государем по ходатайству Барклая. После Кульмского сражения великихг князь Константин Павлович, услыхав, что повозка Ермолова пропала, и зная его скудное состояние, предложил ему свой новый, шитый золотом генеральский мундир: «Я тебя хорошо знаю, – сказал ему его высочество, – ты не станешь просить вспомоществования, хотя ты на то имеешь полное право, тем более что многие лица, ничего не потерявшие, выхлопотали себе денежное вознаграждение; я теперь без денег и не могу предложить тебе их, но возьми в знак дружбы мой мундир».

Ермолов, поблагодарив великого князя за его внимание, не принял предлагаемого мундира.

Реляция генерала Ермолова о Кульмской битве помещена в записках графа Толя.

«Подробности о Кульмском сражении были мне переданы графом Остерманом, Милорадовичем, К.И. Бистромом, флигель-адъютантом князем Голицыным, Ладыгиным и подполковником Бистромом. Этот последний, будучи сильно ранен, едва не истек кровью; слабость его была причиною того, что он, после рюмки вина, которую ему дали для подкрепления сил, совершенно опьянел. Император Александр, подъехав к нему, заметил это; к счастию, Ермолов, находившийся вблизи, оправдал Бистрома в глазах государя.

Ермолов пользовался во все время особым расположением князя Шварценберга, рекомендовавшего его императору и императрице Австрийским. Следуя в 1814 году в городе Мо по мосту через Сену, Ермолов не хотел пропустить впереди гвардии обоза генералиссимуса, сопровождаемого одним из его адъютантов. Так как сей последний стал надменно и дерзко настаивать в своем намерении, Ермолов, в присутствии почтенного и отлично способного И.В. Сабанеева, объявил ему, что он его не пропустит; он грозил даже сбросить его в воду. Эта решительность Ермолова заставила адъютанта уступить. Шварценберг, узнав вскоре после того об этом обстоятельстве и увидав Ермолова, сказал ему: «J’ai appris, general, les impertinences faites par un de mes aides-de-camp en votre presence, aus-sije viens de le renvoyer de «chez moi a Farmee»[74].

Проходя с гвардией мимо памятника великого Тюреня, находящегося близ Засбаха в Баденском герцогстве, Ермолов, невзирая на то что мы в то время были в войне с французами, решился отдать честь памяти этого полководца; напомнив в приказе, что права великих людей на уважение народов везде равны, он приказал войскам следовать мимо памятника в полной парадной форме и с музыкой.

Прибыв в 1814 году к городу Бар-Сюр-Об, в котором проживал Удино у престарелого отца своего, Ермолов, знавший, сколь много этот маршал обласкал пленного его адъютанта Фонвизина, решился оказать ему с своей стороны внимание; к его квартире был приставлен почетный караул, что весьма тронуло Удино, отклонившего, однако, от себя эту честь.

Во время сражения под Парижем Ермолов, увидав, что солдаты дивизии генерала Пышницкого, коему он был некогда, в войну 1794 года, поручен, нагибаются после каждого пушечного выстрела, воодушевил их следующими словами: «Стыдно, ребята, вам кланяться, ведь вы ядра реже видите, чем сухари». Хотя все пруссаки, поздравляя Ермолова с успехом, говорили ему, что «сегодня ваш Красный Орел почернеет»; но прусский король, оставшись недовольным потерею, понесенною прусскою гвардией, которую Ермолов, по его собственному выражению, вывел в расход, не пожаловал ему этого ордена.

Ф. Вендармини. Портрет великого князя Константина Павловича