Сергей Бондарчук. Лента жизни - Наталья Бондарчук

Егорушка доехал до места. «Какова-то будет эта жизнь?» – вопрошает в конце повести Антон Павлович Чехов. Так же заканчивает фильм «Степь» отец. И этот вопрос, заданный в конце девятнадцатого века, приобретает особый трагизм. Сергей Фёдорович смещает акценты, усиливает трагическое звучание повести на экране. Он знает больше, чем знал Чехов в 1888 году, когда создавал повесть. Он видел и пережил то, чего не видели и не переживали люди прошлого, девятнадцатого, века… В этой картине всё гармонично. Высочайший уровень художественности операторской работы Леонида Калашникова; музыки Вячеслава Овчинникова, словно бы не придуманной для фильма, но когда-то подслушанной, ставшей как бы душой картины. «Степь» на экране – истинно чеховское произведение, так буквально, до мелочей, оно прочитано. Но в то же время оно звучит удивительно современно по глубине постижения сегодняшней сложной и противоречивой жизни, по ощущениям её человеком, за плечами которого почти семь десятков непростых прожитых лет, в которых были и война, и утраты близких, успех и разочарования, удача и слава, и тревоги, порождённые нашим непростым веком. Мудрость картины в том, что в ней нет ответов на вечные вопросы бытия, и в то же время каждый зритель увидит в ней своё, а вместе с тем раскроет и в себе самом некую тайну бытия.

На заседании Художественного совета студии, когда решался вопрос об оценке фильма, одним из первых выступил Сергей Иосифович Юткевич. Этот принципиальный, умный и мужественный человек рассказал, как он отговаривал Бондарчука от постановки «Степи», и поделился своим впечатлением о фильме: «Произошло нечто чудесное. Всё, что мы увидели на экране, удивительно чеховское, удивительно точное и в то же время совершенно не иллюстративное следование Чехову строка за строкой. Это пример того, что, оказывается, когда сегодняшний кинематограф берётся за такого рода сложные вещи и когда художника это волнует чрезвычайно глубоко, можно сделать на экране произведение совершенно равноценное литературному произведению. Это редкий случай… Найти адекватное Чехову кинематографическое произведение – это значит найти пути стилистики кинематографического прочтения. Это сделано с полным отсутствием кинематографических соблазнов, будь то поэтический кинематограф, интеллектуальный, без всякого модничанья, которое у нас чрезвычайно развито. Здесь мы видим строгость, скупость, сдержанность, мужественность, которые вдохновляли автора картины. Это восхищает и удивляет».

«Красные колокола»

Мексиканская революция – одно из крупнейших событий не только Латинской Америки. Но и всей мировой истории начала нашего столетия.

Интерес к ней не иссякнет никогда, потому что в таких движениях раскрываются сердца народа.

Сергей Бондарчук

Безусловно, я далека от объективной оценки человека, которого любила и люблю, чьё творчество для меня бесценно, а мысли, высказанные в дневниках или доверенные лично мне, до сих пор руководят моими поисками в искусстве. Моих личных встреч с отцом после того, как мои родители расстались, было немного. Может быть, именно это позволило мне увидеть и оценить творчество отца как часть его души. Прав Есенин: «Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянье».

Американский писатель Джон Рид был неравнодушным свидетелем и участником двух революций – крестьянской в Мексике и пролетарской в России. Две его книги – «Восставшая Мексика» и «Десять дней, которые потрясли мир» – были взяты в основу сценария фильма «Красные колокола», над которым Сергей Фёдорович работал вместе с Валентином Ежовым на протяжении семи лет.

Серхио Ольхович, мексиканский кинорежиссёр, выпускник мастерской И. Таланкина во ВГИКе, присутствовавший неоднократно на съёмках фильма «Мексика в огне», рассказывал о Сергее Фёдоровиче той поры: «Он поражает удивительным знанием Мексики, её истории, культуры, живописи, искусства, способностью проникать в душу народа. Это – незабываемо! Он действительно выдающийся кинорежиссёр современности. Кажется, он творит легко, как Моцарт, часто блистательно импровизируя на съёмочной площадке, хотя я понимаю, что за этим – огромный труд, что каждая его импровизация – плод тщательной подготовки!.. И, конечно, любви к делу».

Однажды мы с Колей Бурляевым и сыном Ванюшей решили навестить отца. Мы снимали фильм «Медный всадник» в Ленинграде, а папа там же – «Красные колокола». Поздно вечером мы отправились к Зимнему дворцу. То, что открылось нашим взорам, было незабываемо. Гигантские толпы матросов и солдат, освещённые прожекторами, заполняли всё пространство Дворцовой площади. Примерно девять тысяч участников массовых сцен было задействовано для «взятия Зимнего». Не знаю, было ли столько людей у Ленина в Октябрьскую революцию, но Романов, руководивший тогда Ленинградом, обеспечил съёмки огромным числом людей. Ходила даже шутка: «Тогда власть брал Ленин, теперь снова Романов с помощью Бондарчука». Всё клокотало, кричало, бежало. И мы – трое – бежали короткими перебежками под перекрёстным светом прожекторов, пробираясь сквозь оцепление, пиротехнические дымы и весьма ощутимые залпы орудий. Наконец мы увидели киногруппу. Одновременно использовалось несколько кинокамер. Вадим Юсов, главный оператор картины, летал над площадью на вертолёте и снимал сверху. Сергей Фёдорович стоял чуть в отдалении от киногруппы, молча смотрел перед собой, откинув назад голову. Седые пряди его волос развевались на ветру, вся его фигура, мощная и красивая, была под стать общему монументальному действу. Я подошла к отцу, мы обнялись. Сергей Фёдорович тепло поздоровался с Николаем и Ванюшей. А я не выдержала и, глядя, как каскадёры штурмуют Александрийский столп, спросила: «Папа, как же ты всем этим управляешь?» – «Никак, – ответил Сергей Фёдорович, – оно само!» Это, конечно, была шутка. Он всегда отвечал за всё и за всех. Он был душой этого грандиозного действа. Впервые в кинематографе в сюжете фигурируют, кроме Ленина, и другие организаторы переворота: Троцкий, Дыбенко, Подвойский, Антонов, Свердлов и даже Сталин (который здесь, как и было в действительности, – держится от важных событий на расстоянии).

Помню, как пришла к отцу домой, а он стал читать о Ленине по запискам Троцкого. Запомнила, что в этом описании был дан совсем иной образ Ильича: не того доброго и милого дедушки Ленина, с бородкой, а человека резкого, почти непредсказуемого, с глазами-«буравчиками». До сих пор фильм «Красные колокола» не оценён как абсолютно иной взгляд на русскую революцию и образ вождя. Сергей Фёдорович снял привычную для масс маску «добренького» Ульянова. Без привычной бородки он вообще странен в этом фильме. Такое мог позволить себе только Бондарчук.

Евгений Евтушенко снял в его объединении фильм о Циолковском. В Госкино под председательством Ермаша прошло заседание. Ермаш лично высказал несколько замечаний Евтушенко. Неожиданно раздался голос Сергея Фёдоровича, дотоле молчавшего.

– Кто ты такой? – обратился он к председателю Госкино Ермашу.

– Я? – изумился Ермаш.

– Да, ты, – настаивал на вопросе Бондарчук. – Кто ты такой, чтобы делать ему замечания? – показал он на Евтушенко. – Я всю жизнь работаю в кинематографе и не могу ему, Евтушенко, художнику, делать замечания, а ты… Да кто ты такой?