Умри сегодня и сейчас - Сергей Донской

Эх Вера, Вера, вздохнул Бондарь. И угораздило же тебя попасть в беду именно теперь, когда все шло к развязке! Уже завтра супруги Спицыны могли бы отрапортовать об успешном выполнении задания, но досадная оплошность спутала все их карты. Вместо того чтобы ехать домой, приходится гоняться за автомобилем-призраком, растворившимся в ночи. Идиотская ситуация. На кой черт Вера понадобилась похитителям? Неужели за нее, как за какую-то красавицу из комиксов, будут требовать выкуп? Или, может быть, «борцы за свободу» надеются вытащить из нее какие-то важные сведения?

Черт! Под пытками Вера выложит все, что знает и чего не знает. Если не выручить ее, она может дать эстонцам такие показания, которые послужат поводом для широкомасштабного шпионского скандала. Никто не вспомнит о том, что убиенный Виноградский вынашивал планы по созданию универсального бактериологического оружия. Обойдут массмедиа молчанием также тот факт, что профессора застрелила уроженка Эстонии, а вовсе не парочка кровожадных русских. Нет, средства информации превратят эту историю в леденящий душу триллер, призванный обывателя содрогнуться и раскошелиться на финансирование западных спецслужб. Вывод? Вера не должна разговориться. Если не удастся ее спасти, то придется…

Бондарь выругался, отгоняя от себя мысль – такую правильную, такую неизбежную, такую логичную. Но она не покидала его, настаивая на том, что иного выхода нет. Жаль девушку? Конечно. Однако она не первый год сотрудничает с ФСБ и знала, на что шла. Долг прежде всего. Бондарь сделает все возможное, чтобы догнать микроавтобус и уничтожить Вериных похитителей, но если их окажется чересчур много, он попытается застрелить ее. Он поступит так, как должен поступить, а потом возвратится на родину один и прикажет себе позабыть о случившемся. Логично?

Голова Бондаря медленно качнулась из стороны в сторону. Губы приоткрылись, обронив еле слышное:

– К едрене фене такую логику! Мы вернемся домой вместе. Точка.

Едва не проглядев поворот, он заложил такой крутой вираж, что ощутил себя пилотом пикирующего бомбардировщика. Потом «Ауди» выровнялась и вновь заныла на одной высокой ноте. Выключив дальний свет, Бондарь увидел отблеск машины, взбирающейся на холм. До нее было около трех километров. Не сомневаясь, что искомая цель найдена, Бондарь чуть сбросил скорость и положил «Вальтер» на сиденье, чтобы тот был под рукой.

Погоня подходила к концу. Начиналась игра куда более ответственная и опасная. Ставка – жизнь всех участников без исключения.

* * *

Вера не имела возможности видеть мужчин, собравшихся в салоне малогабаритного фиолетового автобуса фирмы «Мерседес». Зато она отчетливо слышала их эстонскую речь. По ее прикидкам голоса принадлежали двоим мужчинам. Еще один сидел за рулем. Всего получалось трое – слишком много для одной беспомощной девушки.

На самом деле похитителей было на одного больше, просто руководитель операции угрюмо молчал, глядя прямо перед собой.

Это был пегий, невзрачный человечек лет тридцати пяти. Его звали Кальмер. Ему не нравились собственные фотопортреты и выражение лица в зеркале. Свое имя он тоже недолюбливал. Его бывшая спутница жизни была русской и частенько дразнила мужа головоногим Кальмаром. Супруга давно исчезла с горизонта, но обида осталась. Не только на супругу. На всех ее соотечественников и соотечественниц. Особенно мрачным нрав Кальмера сделался после изгнания его из Таллиннской мужской коммерческой гимназии – за рукоприкладство по отношению к ученикам. Именно после этого Кальмер озлобился окончательно.

Сидящий по левую руку от него водитель имел характер более живой и общительный. Он с удовольствием поболтал бы с братьями Лаахт, охранявшими пленницу. Но командир не любил, когда ему докучали болтовней. Вот Петер и отмалчивался, сосредоточившись на управлении машиной.

Дедуля этого Петера, бойкий газетчик, убежденный социал-демократ и политический остряк, году эдак в тридцать девятом смылся из Эстонии не то в Данию, не то в Исландию, где и жил припеваючи до самого конца войны. Чему впоследствии был несказанно рад, поскольку иначе загудел бы прямиком в Воркуту.

Однако дедуля Петера был не только социал-демократом, но большим выдумщиком. Внуку он рассказывал совсем другой вариант своих похождений. Мол, он, дедуля (тогда еще видный молодой человек), не собирался ни служить в Красной армии, ни пропадать за колючей проволокой сталинских лагерей. Сделав свой выбор, он ушел в лес и самозабвенно сражался там с русскими оккупантами, не щадя живота своего.

Россказни старика, черпавшего вдохновение в здоровенном жбане позапрошлогоднего вина из красной смородины, произвели на юного Петера неизгладимое впечатление. Повзрослев, он понял, что тоже хочет защищать родину с оружием в руках. Такая возможность ему представилась. Год назад Петер был принят в ряды «Эстонской Лиги борцов за свободу». С тех пор собственный подбородок, который насмешники сравнивали с мягким лобком юной девственницы, казался Петеру не таким уж безвольным.

На задних сиденьях разместились рослые, рукастые и головастые Братья Лаахт. Были они совершенно не похожи друг на друга. Лунообразная физиономия сероглазого Пеэпа не отличалась румянцем, напоминая по фактуре и цвету сырную головку, тогда как столь же круглолицый Яак был краснощек, как младенец на морозе, а глаза имел карие.

Старший брат, Пеэп, был крепко сбит и со школьной скамьи отличался твердостью поступи и характера, за что товарищи прозвали его Леннуком – по имени отважного богатыря из сказания «Калевипоэг». Яак был высок и тощ, как шест для просушки рыбачьих сетей. Не отличаясь силой и мужеством викинга, он обладал редкостным умением увидеть мир в смешном свете там, где другие, в том числе и Пеэп, ничего смешного не видели.

Попадалось ему на глаза, к примеру, имечко принца датского Гамлета… «Ну настоящий Омлет, парни, – орал Пеэп, – ни рыба, ни мясо». Тут же все окружающие замечали, как это смешно и хохотали до упаду, а у весельчака была наготове новая шутка: про русских, у которых лбы крепкие, потому что они вечно наступают на грабли; про глупых финнов, путающих янтарь с кошачьим дерьмом; про голубей, которые на самом деле являются измельчавшими курами. И все в том же духе, почти на каждом шагу.

Не понимавшая по-эстонски Вера не имела возможности по достоинству оценить искрометное остроумие Лаахта-младшего. Она его даже не видела, как и всех прочих, увозящих ее неизвестно куда, неизвестно зачем.

Ее оглушили в тот момент, когда она раздвигала створки ворот, спеша вернуться в дом, чтобы ополоснуться и одеться перед дальней дорогой. Личность нападавших оставалась для нее полной загадкой. Очнувшись, Вера ощутила, как ее волокут куда-то. Задранная до подмышек шуба превратилась в подобие душного и темного мешка. Сначала ее застегнули на верхние пуговицы, а потом уж укутали полами Верину голову, крепко-накрепко стянув их с внешней стороны.

Поскольку поднятые к голове руки оказались внутри мехового кокона, Вера попыталась просунуть их наружу. Ничего не получилось. Шуба была многократно проткнута проволокой, стянутой над головой. Металлическая «шнуровка» получилась прочной.