Мултанское жертвоприношение - Сергей Лавров

Приставу он рассказал все, что от умершего по делу выведал, да еще от себя добавил страсти про втыкание ножей и источение крови. Страсти эти не на пустом месте, как вы понимаете, выросли. Они имели случай быть при убиении тем же Головою с сообщником Конона Матюнина. Уже тогда можно было насторожиться приставу Тимофееву, да он все это наоборот воспринял, как подтверждение истинности слов каторжника. И свято в это по сей день верит, между прочим. Я его не разочаровывал до поры. А выгоды негодяю Голове от всего этого самые прямые. Коли осудили бы вотяков, стало быть, и дело по двум трупам закрыто, и следствию он помог, как важный свидетель, и пристав Шмелев, да и господин товарищ прокурора Раевский за него бы замолвили словечко!

— Так вот, значит, где эти «чад и дым жертвы» возносились! — сказал, хлопнув себя по коленам, Николай Платонович. — Ну и клубок змеиный вы распутали, Константин Афанасьевич! Как хотите, а лучшего сыщика я за свою жизнь не встречал! А клад Конона Матюнина, выходит, так и лежит где-то там, в лесах…

— От Красного поля на зимний восход, пока не увидишь могильный бугор. Налево с бугра до Ржавого ручья. Вверх по ручью, до следа копыта… — повторил, улыбаясь, Кричевский записанную им со слов причетника Богоспасаева скороговорку погибшего Матюнина. — Можете поискать по этим приметам! Место верное!

— Нет уж, спасибо! — засмеялся знаменитый адвокат. — Я думаю, что главный клад у человека здесь! — он постучал пальцем себя по голове.

— Полагаю, что и здесь тоже, — сказал Кричевский, положа руку на сердце.

— Однако засиделся я у вас, Константин Афанасьевич! — поднялся на ноги гость. — Пора и честь знать. Сами виноваты! Очень уж занимательные вещи рассказываете. Приятелю вашему, господину Шевыреву, надолго хватит фельетоны строчить. Кстати, где он запропастился? И на процессе я его не видал.

— Он сейчас в городе Малмыже, в земской больнице, — помрачнев лицом, сказал Кричевский.

— С ним случилось что-то? — вздернул прямые черные брови адвокат.

— Не с ним, с другим человеком. Он присматривает за нашим общим давним другом, с детства еще, по Обуховской слободе. Его вчера тамошний доктор Минкевич оперировать должен был.

Когда за знаменитым посетителем закрылась дверь, Кричевский выпил еще водки и сел к столу, подперев голову руками. Его охватили тревожные воспоминания.

— А дальше-то что, дядя Костя?! Дальше хочу! — теребил заглядевшегося вдаль полковника старший отпрыск Петьки Шевырева, в форме гимназиста, вихрастый, толстый, маленький, как две капли воды похожий на своего папашу в детстве.

Константин Афанасьевич оторвал задумчивый взгляд от прекрасного вида на Финский залив, открывающийся со стрелки Елагина острова, от низкого красного солнца, заката которого ждало все собравшееся здесь общество.

— Да неужто папа тебе не сказывал? — спросил он рассеянно, с ударением на французский манер, на последнем слоге.

— Папа все некогда! — пренебрежительно махнул в сторону родителя отпрыск, в точности повторив вдруг движением и интонацией мадам Шевыреву.

— Расскажи ему, — вступилась за своего маленького приятеля Верочка и щекой припала счастливо к шершавому рукаву его мундира. — Наташа, не пускайте ее к воде, ради Бога! — крикнула она краснощекой бонне, от которой, гугукая и смеясь, норовила сбежать по мягкой траве недавно выучившаяся косолапо ходить маленькая Настенька.

— Хорошо, слушай, — согласился полковник, и мальчик тотчас живо взобрался к нему на колени, обнял горячей ручонкой за шею и притих. — Когда туно-гондырь, этот вотяцкий волхв, закончил свой рассказ и ответил на мои вопросы, мы с отважным братом Пименом отправились в обратный путь. Мы шли налегке и надеялись успеть к деревне, где ждал нас с лошадями твой папа, засветло. Солнце садилось, и оно было такое же большое и красное, как вот сейчас, перед тобою. Мы быстро вернулись к широкому распадку, к низине, заросшей кустарником, но, как теперь я понимаю, перепутали медвежьи дороги, встали не на ту тропу и она, вместо того, чтобы привести к поляне со священною липой, вывела нас неизвестно куда. Тут-то, на выходе с тропы, и приключилось с нами несчастье.

Я шел впереди в этот раз и остановился, чтобы оглядеться и решить, как нам быть дальше. Место выглядело совершенно незнакомым. Не было ни малейшего намека на поляну или человеческое присутствие. Вокруг росли огромные вековые деревья, а под ними все сплошь поросло кустарником, так, что и шагнуть некуда было, кроме медвежьей тропы, уходящей вглубь зарослей.

— Давай вернемся назад, на ту сторону низины, и поищем нашу тропу, — предложил брат Пимен.

До сих пор я корю себя за то, что не согласился! У меня болело колено, мне хотелось поскорее выбраться из тех негостеприимных мест, и очень не по вкусу пришлась мысль повторить в обратном направлении изнурительное путешествие через кустарник по медвежьей тропинке.

— Давай сначала осмотримся! — возразил я. — Мне кажется, мы где-то близко от той поляны с липой!

И я шагнул вперед…

В этом месте рассказа Верочка, много раз слышавшая эту историю, испуганно прижалась к мужу, крепко охватив его руками, закрыла глаза. Сердце у нее забилось чаще. «Как у воробья в кулаке», — подумал Кричевский и погладил ее по темным прекрасным волосам.

— Н-ну?! — сквозь зубы спросил Шевырев-младший, недоверчиво и выжидательно глядя исподлобья.

— Нога моя запнулась о что-то, натянутое поперек тропы, и я едва не упал, потерял равновесие, наклонился вперед. Справа от меня нечто длинное, подобное змее, с громким шелестом рванулось в чащу, а потом вверх, по листам деревьев, до самых верхушек! Я не успел и рта открыть, как сверху, со страшной высоты, на меня упал огромный, тяжеленный дубовый чурбан!

Это была ловушка на медведя, поставленная кем-то из местных вотяков на выходе медвежьей тропы из чащобы. Стоило мне только зацепить бечеву, пересекавшую тропу, как подвешенный в верхушках деревьев обрубок, подобно паровому молоту, обрушился вниз, волоча за собой кверху веревку. Это она шуршала по листьям, как змея.

— Но вы успели отскочить! — блестя глазенками, воскликнул маленький гимназист. — Какой вы молодец! Папа бы так не смог!

— Я тоже ничего не смог, — с сожалением признался Кричевский. — Я даже не успел сообразить, какая опасность мне грозит. Брат Пимен, шедший сзади, все понял. Он бросился вперед и, благодаря тому, что я и так уже близок был к падению, споткнувшись о бечеву ловушки, изо всех сил вытолкнул меня с опасного места. Мы упали оба, сзади сочно ухнул на сырую землю убийственный обрубок, с такою силою, что вся почва вокруг нас содрогнулась.

Я не пострадал. Но великодушный спутник мой, спасший мне жизнь, оказался при падении позади меня, гораздо ближе к опасности. Он, как человек опытный в странствиях и опасностях, упав, постарался тотчас откатиться в сторону, в отличие от меня, который грохнулся, точно куль с овсом. Но не поспел.