Диагноз смерти - Амброз Бирс

«Некоторые могут покидать свое тело и какое-то время жить вне его. Так же, как встретившиеся горные ручьи сливаются друг с другом, причем более сильный поглощает слабейшего, так и живые существа, связанные узами крови, встречаются на путях своей жизни, и души их общаются друг с другом, в то время как тела их, следуя предопределенными путями, ничего о том не ведают».

Мисс Хартфорд поднялась и зябко передернула плечами; хотя солнце уже зацепилось за горизонт, холодно не было. Не ощущалось ни ветерка, облаков на небе не было, но и звезд тоже. На палубе раздался топот – это капитан, спешно вызванный наверх, подошел к старшему помощнику, не отводящему глаз от барометра. До меня донесся его возглас: «Боже милосердный!».

Всего через час Джанет Хартфорд, невидимую за пеленой тьмы и брызг, вырвало из моих рук и затянуло в водоворот, вызванный тонущим кораблем, а сам я, запутавшись в снастях мачты, к которой успел себя привязать, потерял сознание.

Очнулся я при свете лампы. Я лежал на койке в незнакомой каюте-люкс какого-то парохода. На диване напротив сидел полуодетый мужчина, явно собирающийся вскоре отойти ко сну, и читал книгу. Я узнал своего друга Гордона Дойла, с которым встречался в Ливерпуле за день до моего отплытия. Сам он собирался вернуться в Штаты пароходом «Прага» и настойчиво уговаривал меня составить ему компанию.

С немалым усилием я позвал его по имени.

– Да?.. – рассеянно откликнулся он, не отрывая взгляда от книги, и перевернул страницу.

– Дойл, – снова позвал я. – Ее спасли?

На этот раз он снисходительно посмотрел на меня и улыбнулся, словно услышал что-то забавное. Скорее всего, он подумал, что я еще толком не проснулся.

– «Ее»? Кого ты имеешь в виду?

– Джанет Хартфорд.

Его веселье тут же сменилось недоумением. Он молча уставился на меня.

– Ты должен сказать мне, – настаивал я. —

Ты ведь скажешь мне правду? – И через секунду добавил: – Что это за судно?

Дойл снова воззрился на меня.

– Пароход «Прага», который вот уже три недели ползет из Ливерпуля в Нью-Йорк с поврежденным валом. Главный пассажир – мистер Гордон Дойл, а кроме него – один лунатик, мистер Уильям Джаррет. Эти прославленные путешественники вместе поднялись на борт, но вскоре, похоже, расстанутся, поскольку у первого из них зреет вполне понятное желание вышвырнуть второго в море.

Я подскочил и сел на койке.

– Ты хочешь сказать, что я вот уже три недели плыву на этом пароходе?

– Да, почти что три: ведь сегодня у нас третье июля.

– Я что, болел?

– Ты на редкость здоров и не пропускаешь ни завтрака, ни обеда, ни ужина.

– Господи! Дойл, тут какая-то тайна. Ради Бога, давай поговорим серьезно. Разве меня не вытащили из воды после крушения парусника «Морроу»?

Лицо Дойла изменилось, он шагнул ко мне и крепко взял за запястье. Немного погодя он спокойно спросил:

– Что ты знаешь о Джанет Хартфорд?

– Сперва скажи мне, что ты о ней знаешь.

Дойл какое-то время разглядывал меня, словно размышляя, как ему поступить, потом снова уселся на койке и сказал:

– Почему бы и не рассказать? Я собираюсь жениться на Джанет Хартфорд, мы познакомились в Лондоне с год назад. Но поскольку ее семья, – кстати, одна из самых богатых в Девоншире, и слышать об этом не хотела, мы убежали… вернее сказать, убегаем. В тот самый миг, когда мы с тобой ступили на трап, чтобы подняться на борт этого парохода, Джанет со своей верной черной служанкой прошла мимо нас, направляясь в сторону парусника «Морроу». Джанет ни за что не соглашалась плыть со мной на одном корабле, и мы решили, что она поплывет на паруснике: так и кривотолков не будет, и не придется опасаться, что ее узнают. Но теперь я боюсь, что из-за этого проклятого вала «Морроу» поспеет в Нью-Йорк раньше нас. Ведь тогда бедная девушка не будет знать, куда ей податься.

Я тихо лежал на койке, так тихо, что едва дышал. Но тема эта, похоже, всерьез занимала Дойла, и он, чуть помолчав, заговорил снова:

– Кстати сказать, у Харфордов она приемная. Ее родная мать погибла на охоте в их имении: упала с лошади и разбилась насмерть, а отец, вне себя от горя, в тот же день наложил на себя руки. Поскольку никто из родственников не заинтересовался судьбой девочки, Хартфорды, выждав положенное время, удочерили ее. Она так и выросла в полной уверенности, что они – ее настоящие родители.

– Дойл, а что за книгу ты читаешь?

– А-а… это «Медитации Деннекера». Всякие там истории о странном. У Джанет было два экземпляра, вот она и дала мне один. Хочешь полистать?

Он перебросил мне книгу, и та, упав на кровать, раскрылась. На одной из страниц выделялись отчеркнутые строки:

«Некоторые могут покидать свое тело и какое-то время жить вне его. Так же, как встретившиеся горные ручьи сливаются друг с другом, причем более сильный поглощает слабейшего, так и живые существа, связанные узами крови, встречаются на путях своей жизни, и души их общаются друг с другом, в то время как тела их, следуя предопределенными путями, ничего о том не ведают».

– Похоже, она умела… я хочу сказать, она умеет вдумчиво читать, – с трудом выдавил я, подавляя волнение.

– Это верно. А теперь ты, может, соблаговолишь объяснить, откуда тебе ведомо ее имя и название парусника, на котором она плывет?

– Ты говорил о ней сквозь сон, – ответил я.

Через неделю мы пристали в порту Нью-Йорка. Но о «Морроу» с тех пор и по сей день нет никаких известий.

Вот что рассказал мне однажды Бенсон Фоули из Сан-Франциско, ныне покойный:

«Летом 1881 года я встретился с джентльменом по имени Джеймс Г. Конвей из Франклина, штат Теннесси. В Сан-Франциско он приехал подлечить легкие, бедняга, и привез мне письмо с рекомендациями от мистера Лоуренса Бартинга. Я знавал Бартинга во времена Гражданской войны, он был тогда капитаном в армии северян. Когда наступил мир, он обосновался во Фрэнклине, стал адвокатом и, насколько я могу судить, весьма преуспел на этом поприще. Я издавна считал Бартинга истинным джентльменом, благородным и прямым, так что близкая дружба, которой он удостоил мистера Конвея, была для меня более чем достаточной рекомендацией и аттестовала последнего как человека достойного и уважаемого.

Однажды за обедом Конвей рассказал мне, что их с Бартингом связывает довольно необычная клятва: тот из них, кто умрет раньше, постарается, если это вообще возможно, снестись с тем, кто еще попирает землю, причем таким способом, который исключал бы ошибку. При этом выбор самого способа был, по обоюдному согласию, оставлен за усопшим, применительно, так сказать, к его новым обстоятельствам. По-моему, резонно.