Музыка ночи - Джон Коннолли

Томов было так много, что, будь возможность вынуть из дома его каркас – включая потолочные балки, кирпичный фундамент, деревянные перекрытия, да и саму крышу, – то форма здания наверняка бы сохранилась, правда, состояла бы она целиком и полностью из книг.

От них у меня буквально в глазах зарябило. Британская библиотека, и та тускнела в сравнении с коллекцией мистера Молдинга. Застыв посреди бумажного скопища сокровищ, можно было уверовать, что нет на свете иного места, столь забитого воплощениями печатного мира, как обиталище Лайонела Молдинга.

Блуждая по особняку в чутком сопровождении миссис Гиссинг, я изучал корешки с названиями. Здесь присутствовали книги решительно на все темы и на каждом более-менее распространенном языке. Некоторые фолианты были столь велики, что покоились на отдельных столах, а листать и переносить их можно было разве что вдвоем. Другие, наоборот, были мелкими и обитали в особых стеклянных ящиках с висящими на цепочках линзами, через которые можно было разглядеть микроскопический шрифт.

– Поразительно! – воскликнул я, покачав головой. – Просто оторопь берет.

– А с каждым днем прибывают новые, – промолвила миссис Гиссинг. – Я их оставила в библиотеке, до возвращения мистера Молдинга.

Впервые за все время она выказала смятение. Голос ей перехватило, а глаза увлажнились.

– Но ведь вы его найдете? Возвратите моего хозяина к его бесценным книгам?

Я сказал ей, что попытаюсь. Спросил, была ли обыскана территория, и получил утвердительный ответ. В деревеньке жил и смотритель, Тед Уиллокс, знающий пять акров владений Молдинга как свои пять пальцев. Лишь ему и его сыновьям экономка поведала об исчезновении Лайонела Молдинга. Уиллокс призвал своих ребят помочь ему в поиске, и втроем они прочесали на участке каждый дюйм. Следов хозяина дома они не обнаружили.

Сегодня Уиллокс отсутствовал – навещал больную сестру, но завтра должен был вернуться в Мэйденсмир. Я попросил миссис Гиссинг, чтобы его по прибытии незамедлительно направили ко мне. Если честно, меня удивила такая преданность экономки и смотрителя. Кроме того, они, похоже, всегда истово хотели оградить мистера Молдинга от треволнений цивилизации. Но почему? И с какой стати миссис Гиссинг опекала мистера Молдинга?

Может, она боялась, что ее хозяин пропал в столице – или где-то еще – навсегда?

Миссис Гиссинг прочитала мои мысли и, показывая мне мою комнату, повела разговор снова:

– Мистер Молдинг – очень хороший и добрый человек. Вы уж мне поверьте. Со мною он всегда был щедр. Мои бедные мальчики – они похоронены здесь на кладбище, и я имею возможность каждый день с ними разговаривать. У них всегда свежие цветы, независимо от времени года, а травка подстрижена. Все это, сэр, устроил мистер Молдинг. Он поговорил с генералами в Лондоне, и моих сыновей вернули сюда, одного за другим. Я ничего такого не просила, как и мистер Уиллокс. Ну а мистеру Молдингу требуется совсем немного – горячая пища, чистая одежда и заправленная постель. Он любит изучать свои книги в одиночестве. Он никому не причиняет вреда, сэр, и потому мир тоже не должен его обижать.

Я едва не возразил ей, что все на белом свете устроено совершенно по-другому, но вовремя прикусил язык. Миссис Гиссинг давно овдовела и схоронила двоих сыновей, так что она разбирается в истинном устройстве этого мира получше, чем любой из нас.

Когда я переступил порог комнаты, предназначенной для меня, экономка откланялась и удалилась. Я быстро распаковал свой чемодан и решил осмотреться и освоиться в своем новом жилище. Рядом с моей спальней находилась ванная комната с замечательной ванной на четырех когтистых лапах. Я уже не мог и вспомнить, когда последний раз блаженствовал, лежа в воде: мне приходилось плескаться в жестяной лохани, которую я наполнял подогретой водой из тазика или из кастрюль. Сейчас я дал себе обет непременно насладиться неслыханной роскошью – по крайней мере вечером.

В коридоре имелось еще несколько незапертых дверей. (Как доверительно сообщила мне миссис Гиссинг еще несколько минут назад, почти все помещения использовались под хранение драгоценной коллекции ее хозяина.)

Я задумался и решил вторгнуться в незапертые комнаты, благо мне представилась такая возможность. Итак, как я уже говорил, дом являлся, по сути, громадной библиотекой.

Я зашел в одну из комнат: здесь хранились тома по географии и по истории. В трех смежных помещениях содержались труды по биологии, химии и соответственно физике. В крайней комнате хранились научно-популярные издания, касающиеся всех вышеперечисленных наук.

Была у мистера Молдинга и беллетристика, и поэзия, и драматургия. Я обнаружил весьма внушительный кабинет, где содержались красивейшие старинные фолианты с изысканными репродукциями. В соседней комнате имелось собрание эротических произведений, но книги оказались отнюдь не замусолены, а значит, обращались с ними почтительно и аккуратно – и перелистывали их, похоже, изредка.

Постепенно я добрался и до спальни Молдинга. Книжные стеллажи тут доходили до потолка – исключение составляла лишь стена, возле которой находилось изголовье кровати. Вот здесь-то я и увидел одну-единственную полку, где стояли те труды, что занимали ум Молдинга неотступно. Я заметил снабженный закладками том Тацита, а еще – книжицу по бухгалтерии, руководство для огородника… и кое-что примечательное: «Лексикон Алхимии» Мартина Руланда-старшего[51] (год напечатания – 1612), а также однотомник Генриха Корнелиуса Агриппы[52] «Три книги по оккультной философии». Из Руланда торчала кожаная закладка, маркирующая «Приложение к Лексикону», где два абзаца были подчеркнуты. Рядом лежал карандаш, вероятно, пометки делал сам Молдинг.

Вот те две статьи, в порядке следования:

«АНГЕЛЫ (ANGELS) – философы алхимические нередко давали имя сие Летучему Веществу своего Камня. И говорили тогда, что тело их насыщается духом, и что не преуспеть никогда в осуществлении Великого Деяния, покуда не облечь телесностью дух и не вдохнуть дух в тела. Таково действие есть философическая сублимация, и ведомо наперед то, что никогда твердому веществу не претерпеть возгонки без содействия летучего».

«УГОЛ (ANGLE) – та вещь, что имеет три угла, термин Гермесовой науки[53]. Философы говорят, что их Материя, или Философская Ртуть[54], есть субстанция, три угла имеющая по отношению к веществу, из коего она состоит, четыре по отношению к своему качеству, и два по отношению к своей материи, в то время как в корне своем она есть едина. Сии три угла суть соль, сульфур и ртуть; четыре – суть стихии[55]; две – суть твердое и летучее; а одна есть удаленная материя или хаос, из коего все произведено».