Необыкновенные приключения Карика и Вали - Ян Ларри

– Андрены! – поправил Иван Гермогенович. – Но мы найдем что-нибудь и повкуснее. Ты слышишь, как гудят у мыска реки пчелы? Пойдем туда. Там должны быть цветы, а где цветы – там теперь и наша пища.

Профессор не ошибся. Лишь только они перевалили через холмы, как увидели внизу, в долине, огромные деревья, которые торчали то тут, то там. Вершины деревьев гнулись под тяжестью лиловых цветов. Иван Гермогенович подошел к одинокому дереву, осыпанному цветами, залез на него и крикнул сверху:

– Стой на месте!

Он забрался в цветок и принялся за какую-то сложную работу.

Карик стоял внизу. Он видел мелькающую в зеленой листве обожженную солнцем красную спину Ивана Гермогеновича. Профессор работал, широко расставив локти; локти его то поднимались, то опускались, точно поршни машины.

Карик вспомнил маму. Вот так же на кухне она месила тесто.

– Эгей! – крикнул Иван Гермогенович, повертываясь лицом к Карику. – Лови свежие булки!

По листьям забарабанили круглые колобки. Подпрыгивая, они покатились по земле.

Подняв один колобок, Карик откусил от него кусочек.

– Ну как? – спросил сверху профессор.

Колобок был душистый и такой же вкусный, как тесто пчелы андрены.

– Это из пыльцы и меда? – спросил Карик.

– Да, это из пыльцы и нектара. Нравится?

– Очень вкусно. Как вы их там делаете?

– А просто насыпаю в нектар пыльцу и начинаю месить, как тесто.

Колобки сыпались на землю, точно осенние яблоки с дерева.

Карик подбирал их, складывал в кучки.

Наконец профессор слез с дерева, сел на землю и, выбрав колобок покрупнее, сразу откусил половину.

– А ведь не плохая у нас, в сущности, жизнь! – дружески подмигнул Иван Гермогенович Карику.

– Да, – согласился Карик, – жить тут можно, но все-таки… – Он вздохнул и замолчал.

– Ну-ну, – сказал Иван Гермогенович, – ничего. Вернемся домой, и все будет хорошо.

Профессор встал:

– Хотя до вечера и далеко еще, но мы не должны уходить от энотеровой рощи. Пойдем-ка туда, сядем и будем ждать Валю. Забирай колобки. Я думаю, они ей понравятся.

– И я так думаю, – кивнул головою Карик. – Она, бедняжка, ведь целый день ничего не ела. Ей теперь все понравится.

– Это хорошо, – задумчиво сказал Иван Гермогенович, – но как мы понесем колобки? Без корзины, пожалуй, не много захватишь… Вот что, друг мой, ты посиди немного, а я поищу корзинку.

Он посмотрел вправо, влево, подошел к большим бурым кучам, которые виднелись на берегу реки. Наклонившись над одной из них, Иван Гермогенович поковырял ее щепочкой.

– Прекрасно, – сказал он. – Кажется, это как раз то, что нам с тобою нужно.

И профессор принялся разгребать кучу.

– Ну-ка, дружок, прополощи вот эту штуку, – протянул он Карику большой комок грязи.

Карик взял его и, стараясь держать подальше от себя, чтобы не запачкаться, побежал к реке.

Он вошел по колени в воду и спустил находку профессора в реку.

Вода замутилась. Грязь таяла, как кусок масла на раскаленной сковороде. И вдруг что-то белое блеснуло под слоем грязи. Карик стал соскабливать ее и неожиданно нащупал в густой, липкой грязи твердую, хотя и очень тонкую, ручку.

– Кажется, в самом деле корзинка! – удивился он.

А когда сильные струи воды начисто смыли грязь, в руках Карика оказалась корзинка необыкновенной красоты.

Он поднял ее за ручку, поднес к самым глазам и минуту стоял, рассматривая с удивлением узорчатые решетки, которые, казалось, были выточены из слоновой кости.

– Ну как? Хороша корзинка? – услышал Карик за своей спиной голос профессора.

– Прямо как будто из кружев сплетена, – ответил Карик, любуясь. – Кто ж ее такую сделал?

– Об этом после, – сказал профессор, – а сейчас прополощи еще вот эти.

Иван Гермогенович бросил на землю два тяжелых шара грязи и пошел обратно к разрытым кучам. Карик принялся за работу.

Он старательно отмывал грязь с необыкновенных корзиночек и расставлял их на берегу рядышком, а профессор подносил все новые и новые. Одна корзиночка была удивительнее другой.

Тонкие серебряные стрелы переплетались в узорчатые решетки. На решетках лежали щиты, украшенные звездами, листьями, венками. Можно было подумать, что маленькие корзиночки сделаны руками искусного мастера.

Одна корзиночка напоминала чем-то маленький дворец с ажурными башенками, со стрельчатыми окнами. Серебряные решетки поднимались вокруг дворца, точно стены. На этих стенах красовались цветы, оленьи рога и звезды. А другие и вовсе не были похожи на корзинки. Но Карик не бросал их, а ставил рядом с корзиночками.

Это были вырезанные из серебряной кости блюда, вазы, шлемы, шары, звезды, кубки, короны.

– И все разные! – удивлялся Карик.

– Да, – сказал Иван Гермогенович, – они очень разнообразны. Можно изучать их всю жизнь, и все же ты каждый день будешь открывать все новые и новые формы этих растений.

– Что? – Быстро повернулся к профессору Карик. – Вы сказали, это растение?

– Да, это одноклеточная водоросль. Диатомея! Вернее, оболочка растения. В этих красивых корзиночках-оболочках живет простая водоросль – диатомея. Вот в этой, – поднял Иван Гермогенович круглую корзиночку, – живет диатомея гелиопельта, в этих треугольных – трицератея, в этой ромбовидной – навикула. То, что ты сейчас держишь в руках, – это только скелеты диатомей. Сами водоросли погибли. Но их твердые оболочки остались. Пройдут еще десятки и сотни лет, а эти удивительные корзиночки не рассыплются от времени.

– Ого, – сказал Карик, – они действительно очень крепкие. Смотрите, никак не сломать.

Профессор усмехнулся:

– Потому что оболочка диатомей построена из кремнезема. А это очень крепкий материал.

– Вы сказали, что это водоросль. Значит, они в воде живут. Так как же они?..

– Ты хочешь спросить, как очутились они на земле? Очевидно, их выбросило на берег наводнением или бурей. А может быть, очень давно здесь было озеро, которое диатомеи засыпали сверху донизу.

– Такие маленькие? Как же они могут засыпать озеро?

– Да, они малы, но зато их очень много. Они, как пыль в широком солнечном луче, носятся в толще воды. Миллиарды миллиардов. Их жизнь коротка. Они родятся и, прожив несколько часов, умирают. И день и ночь на дно морей, озер и рек падает, не прекращаясь, дождь мертвецов. Их трупы ложатся на дно. На трупы падают новые трупы. Слой за слоем все выше поднимаются миллиарды диатомовых трупов. И вот проходят тысячи лет. Диатомеи поднимаются со дна реки островами, отмелями. Река разделяется на рукава, на дельты. Меняется и русло реки. Изменяется ее география. Огромные озера превращаются в болота. Исчезают с географических карт.