Однажды звездной ночью - Елена Арсеньева

Фигурант не сомневался, что он виртуозно изменил все общие приметы своего почерка. И если кому-то взбредет в голову положить рядом его собственноручное заявление о приеме на работу (свободный образец почерка) или написанный под диктовку текст (экспериментальный образец) и сличить с ними анонимку, то эксперта ждет глубокое разочарование. Выработанный почерк заявления характеризуется свободным, уверенным выполнением письменных знаков, не сопровождается остановками, извилистостью штрихов и лишними движениями, которые как раз отличают маловыработанный почерк человека, не привыкшего писать. А более дрожащей, неустойчивой руки, чем в письме, отправленном Бушуеву, трудно найти! Правда, соответствовать такому почерку должна и неуверенная манера выражения мысли. Тут фигурант, наверное, немного оплошал: стиль письма изобличает не рамолика, который с трудом ручку в пальцах удерживает, а человека трезвомыслящего, сообразительного. Ничего, тем более сложную загадку придется решать Камышевой… а в том, что письмо когда-нибудь дойдет до главного эксперта, фигурант не сомневался. Интересно, вспомнит она тогда свое интервью «Владимирскому рабочему», которое послужило таким отличным учебным пособием для анонимщика?

В основном фигурант – береженого бог бережет! – старался изменить частные признаки своего почерка: ведь они отражают особенности движений руки при написании отдельных букв, их элементов и межбуквенных соединений. С этим, конечно, было справиться труднее всего, потому что частные признаки почерка очень устойчивы, трудно контролируются при письме и, как правило, сохраняются даже при умышленном изменении почерка.

Ну, заявляя это столь безапелляционно, Аглая Анатольевна, конечно, поторопилась! Фигурант мог бы поспорить, что не зря потел весь вчерашний вечер. Никакой системы в соединении букв, в последовательности движений, в направлении их и так далее и тому подобное усмотреть было невозможно! Буквы брели кто в лес, кто по дрова, некоторые вычурные, с несвойственными его обычно сдержанному почерку финтифлюшками, другие – угловато-прямолинейные, опять-таки чужеродные.

Фигурант от всей души надеялся, что письмо будет тщательно исследовано. Он просто жаждал этого, мечтал. И бесконечно жалел, что не узнает результатов процедуры, которая называется «криминалистическое исследование письма». Не сообщат ему об этом, потому что никому и в голову не придет его заподозрить. Вообще он от души надеялся, что с этим обыском Ванька Бушуев увязнет в таком дерьме, что не скоро отмоется. И не факт, что вообще оттуда выберется!

Хотя, с другой стороны, если бы он не знал заранее, что обведет вокруг пальца всю бригаду криминалистов, он бы не ввязался в эту авантюру с ограблением сберкассы. Ох, ну почему, почему здесь не найдется ему достойного противника? А впрочем, он обдурил бы даже Шерлока Холмса, факт!

Фигурант встряхнул головой, прогоняя рассеянность и отвлеченные размышления. Миновал примерно час пути, следовало сосредоточиться.

Направо остался рукав, который вел к любимому месту рыбалки Петра Манихина. Отсюда он привозил такой улов…

Интересно, попалось хоть что-то сегодня на его переметы?

А вот свернуть бы сейчас в этот рукав да и расположиться для своего дела именно там, куда обычно приезжает Манихин…

Это, конечно, будет верхом глупости. Наглость штука хорошая, но переходить границы не стоит: удача, как известно, не любит, когда ее пытают до бесконечности.

Он погнал «казанку» вперед, то и дело озираясь по сторонам, дивясь прихотливо изменившимся откосам и склонам и выбирая достаточно плоский и отлогий бережок. Ему вполне подошла бы сухая песчаная отмель…

Автобусы в Зеленый Город отправлялись с Сенной площади, и, пока Александр добрался туда из Высокова, прошло не меньше сорока минут. Автобус, шедший на Сенную, стоял на конечной остановке долго-долго! Шофер то ходил покурить, то спорил с диспетчером, то пинал шины, то амурничал с хорошенькой барышней из киоска со «Сникерсами» и «Спрайтами»… Нетерпение Александра за время ожидания слегка поугасло, уступив место раздумьям: а что случится, покажи он вот так, с порога, Манихину фотографию цыганки, в смысле, Эльвиры? Вдруг тот сразу опознает в ней свою отравительницу, и…

Александр отлично помнил, что произошло с Петром Федоровичем при упоминании Бушуева. Да они с Серегой еле привели больного в сознание, Александр уже тогда подумал было, что все их размышления насчет отравления мышьяком – полная чушь, потому что припадок Манихина более всего напоминал страшный аддисонический криз. Но это было просто очень сильное потрясение – настолько сильное, что Манихин от него не скоро оправился. А может быть, и вовсе не оправится никогда. Александр вспоминал, какое у него было выражение глаз, когда он рассказывал о Бушуеве и его злобном преследовании ни в чем не повинного человека: выражение глубокого смирения и тоски, словно он столкнулся с чем-то необъяснимым, неотвратимым… вроде смерти. Только еще страшнее. И если еще «цыганочка Эля» окажется той самой цыганкой с Канавинского базара, тут уж никуда не денешься: придется принять версию о потаенном враге, который уже долгие годы готовился нанести удар – и вот наконец…

Шекспир, ну просто Шекспир. Роковая ненависть, роковая страсть и все такое.

С другой стороны, Шекспир потому и дожил до наших дней «во всей славе своей», что и роковая страсть, и роковая ненависть, и умение смертельно любить и изощренно мстить – это извечные свойства человеческой натуры, пусть глубоко задавленные обыденностью, но живые, живучие, умирающие в иных душах лишь с последним трепетанием сердца человека и долго еще потом реющие над его остывшим телом. А если Лев Толстой, к примеру, Шекспира терпеть не мог, то это его личная проблема, не затрагивающая величия английского драматурга. Вот доктор Александр Меншиков «глыбу и матерого человечища» ни во что не ставит, но величия Льва Толстого в русской литературе это никак не колеблет, ведь нет же?

Александр знал за собой эту слабость – когда какая-то проблема представлялась ему неразрешимой или болезненной, он спешил скрыться от нее в мир литературных ассоциаций, как бы заслониться ладонью от солнца, создав для раздраженного загадкой сознания иллюзию тени, хотя светило по-прежнему упирало свой раскаленный перст в его макушку.

Шекспир, значит… Ну-ну. Деваться некуда: придется отрешиться от всех этих утешительных «быть не может» или «чепуха какая!», а также «нормальный человек на такое не способен!» и вспомнить: Шекспир описывал отнюдь не пациентов психиатрической лечебницы. Его героями были мужчины и женщины, у которых однажды чувство взяло верх над разумом. Они мгновенно и безудержно влюбляются, мгновенно преисполняются роковой ненависти, мгновенно вызревают для свершения преступления. Но это происходит в пьесе, потому что сцена диктует свои законы. Сколько длится спектакль – два, три часа? Но жизнь человеческая гораздо длиннее, а потому динамика растянута во времени и пространстве, кажется неощутимой и незаметной: порой процесс вызревания чувства невозможно разглядеть под наслоениями суеты, и поэтому, когда происходит взрыв, он кажется громом среди ясного неба.