Однажды звездной ночью - Елена Арсеньева

– Ради бога! – Марина так резко повернулась к нему, что кофточка съехала с ее плеча, и выставила вперед ладонь. – Избавь меня от этого клозетного юмора, понял? Идите куда хотите!

Александр ничего такого не хотел, но все же выбрался из «Круизера» и медленно, как в тумане, побрел за Серегой, чувствуя себя одновременно Атосом и Д'Артаньяном – в ту минуту, когда они…

Он был слишком ошарашен своим открытием, а ведь следовало бы Льву, коли он такой уж интуитивист, почувствовать, что дело неладно… Но все же он пропустил миг, когда Серега вдруг развернулся и кинулся на него.

Да не просто с кулаками кинулся! На его правой руке сверкнул кастет, а когда Серега разжал пальцы, из полоски металла, перехватившей ладонь, так и выстрелило лезвие ножа.

– Дядя Костя, я возьму вашу лодку? Мне недолго, на часок.

Старик, сонно клевавший носом у реки, с трудом поднял голову:

– А чего ж. Бери…

Это был сосед Анюты, человек старый и не просто старый, а как бы усталый от жизни. Чудилось, он весь живет в прошлом, в том времени, когда был молод и силен, когда приносил новый, отлично отлаженный мотор к новой лодке, навешивал его и гнал «казанку» по заманихинским протокам проверять переметы и вентеря, возвращаясь с богатым уловом, и рыбинспектора запросто удавалось обойти или откупиться от него, и ничто не угрожало налаженной, обыденной, такой привольной жизни. Теперь у него, подточенного болезнями, потерей близких, хватало сил только добрести до реки, навесить заправленный бензином мотор – сесть и сидеть, понурив голову и глядя на игривую воду, утонув в воспоминаниях и полубессмысленных, вялотекущих мыслях.

Анюта села в лодку, завела мотор и, оглянувшись на берег, увидела, что дядя Костя устало улыбается, слушая перестук двигателя. Наверное, при этом звуке опять вспомнил былое, воображая, что вовсе не на коряжине сидит, а в лодке и лодка эта летит, тарахтит мотором, взрезая волну…

Лодка взрезала волну, и Анну то и дело обдавало брызгами. Она пожалела, что не взяла куртку, но уезжала в таком запале, что ни о чем больше думать не могла, только как бы поскорее лодку раздобыть и отправиться искать Петра. Невозможно, казалось, остаться дома и ждать, пока он вернется, надо было увидеть его непременно, первой предупредить о том, что натворил разошедшийся Бушуев, утешить, успокоить, уверить в своей бесконечной любви. Сначала было желание броситься домой к Петру, выгнать оттуда Бушуева поганой метлой, но потом стало так противно, что поняла: больше не может видеть эту белесую, с выцветшими глазами и белобрысыми патлами рожу, просто не может! Дико было вспомнить, что когда-то Ванька казался ей красавцем, что она гуляла с ним, даже целовалась разочка два – конечно, любви никогда не было, все эти игрища нужны были лишь для того, чтобы подогреть ревность Петра Манихина, который сначала на Анюту не обращал внимания, на другую девушку заглядывался, вот Анюта и гулеванила с Бушуевым, чтобы привлечь к себе внимание. Она ожесточенно потерла губы и даже плюнула через борт, словно хотела выплюнуть из души всякое воспоминание о встречах с Иваном. Какая же он гадость, ну какая же тварь оказался! И все соседи сейчас смотрят, что он делает, и никто его не остановит!

Когда она бежала к берегу, то обратила внимание, что улицы, дворы и огороды пусты, а ведь был субботний день, когда народ занимался своим хозяйством. Нет: все подались к манихинскому дому – цирк им, видите ли, устроили! Бесплатное развлечение!

И ведь не сказать, что не любят в деревне Петра – с чего бы его не любить, красавца, добряка и весельчака? – или так уж сильно обожают Бушуева с его крутым нравом, резким словом и всегдашней уверенностью в своей правоте, какую дает человеку только осознание за своей спиной могучей силы, которая своих не выдает и всегда старается замазать их ошибки, даже если эти ошибки другим жизнь могут изломать. Да, Бушуев, какой он ни есть, являлся представителем власти, страх перед которой всегда жив в душе человека, особенно русского. Если ты при власти, значит, как бы автоматически обретаешь право карать или миловать. И лучше с властью не ссориться, нехай что хочет, то и воротит, лишь бы нас это не касалось, верно?

Анюту начинала бить дрожь, когда она представляла себе эти любопытные рожи, которые теснились сейчас возле дома Петра. Шепотки летают над толпой, словно хлопотливые пчелки, жужжат, носят свою поноску – сплетни. Катюша Перебывалова, конечно, уже там: мечется от соседки к соседке, рассказывает, что Анюта воротилась нынче домой, а вот почему ее нету здесь? Небось забилась в какой-нибудь укромный уголок, плачет-рыдает над своим позором. Виданное ли дело: к ее милому с обыском пришли! Прав ли он, виноват ли – теперь это уже даже и неважно, власть зря не приступит с ножом к горлу, видать, не просто так злобствовал против Петра Ванька Бушуев, видать, он что-то знает… Не бывает дыма без огня!

– Не бывает, не бывает, – соглашается досужий люд. И никто из собравшихся не задумывается, что где-то среди них стоит сейчас, руки в брюки, посмеивается про себя, человек, который убил милиционера Лукьянова…

Может, оттого, что Анюта не варилась всю эту неделю в том крутом кипятке, в который превратилась после ограбления сберкассы жизнь Заманихи, она не утратила способности взглянуть на случившееся с другой стороны. Для всех прочих главное было – докажет Бушуев, что виноват в ограблении Петр Манихин, или нет. Сами поиски истинного виновника трагедии как бы отступили, сделались чем-то неважным. Но у Анюты не было сомнений: Петр этого не делал! Поэтому защитить любимого, отвести от него беду было для нее столь же важно, как выяснить, а кто же на самом деле мог убить Колю Лукьянова и ограбить кассу.

Ей казалось все легко, все понятно. Она не подозревала, с каким изощренным, злобным умом столкнулось следствие. Анюта в своей женской простоте рассуждала так: Бушуеву и всем прочим надо прекратить трепать людям нервы, надо притихнуть. Сделать вид, что расследование зашло в тупик. Выждать! Потому что произошло не только убийство – произошло и ограбление. Грабитель сделался обладателем громадной суммы денег. Эти деньги жгут ему руки, они мучают его, потому что это только кажется, что он их обладатель, – на самом деле он их раб. Они есть – и в то же время их как бы нет. Воспользоваться ими невозможно! Грабитель изнемогает от желания выйти из-под их власти, потратить их хоть немножко. И рано ли, поздно он начнет их тратить. Бушуеву надо только проследить, кто из жителей Заманихи (а что это был не чужой человек, даже Анюта при всей своей наивности понимала: чужого Лукьянов и на порог бы не пустил!) начнет вдруг шиковать. Но с другой стороны, надо внимательно все проверять.

Вот Петр, к примеру, – он месяц назад получил от тетки наследство аж в три тысячи рублей, две с половиной на книжку положил, а на остальные они с Анютой в Москву съездили, погуляли там, в ресторан сходили и купили Анюте в немецком магазине «Лейпциг» такие платья, которых не только в Заманихе ни у кого нет, но и даже во Владимире, у своих однокурсниц в пединституте, она ничего подобного не видела. А еще Петру достался от тетки дом в Краснодаре, дом тот стоит небось и вовсе бешеных денег. Только Петру пока жалко его продавать, да и они с Анютой еще толком не решили, где будут жить, когда поженятся: то ли в Заманихе останутся, то ли подадутся в теплые краснодарские края.