Скандинавия глазами разведчика - Борис Григорьев

О шведском премьер-министре и лидере социал-демократов Улофе Пальме у нас писали достаточно много. Но мало кому известно, что погибший от руки пока неизвестного убийцы потомок балтийских баронов обладал ко всему прочему незаурядным талантом писателя. В Стокгольме, помнится, ходили слухи о том, что его перу принадлежит не одна книга, только писал он их под псевдонимом.

В конце 1960-х — в начале 1970-х годов в Швеции был писатель Бу Балдерссон, который выпускал одну за другой свои саркастические и полные юмора книги, посвящённые закулисным событиям шведской политической жизни. В героях его произведений шведы без труда узнавали своих политических деятелей, членов правительства, полицейских, адвокатов, представителей творческой интеллигенции. Всем было очевидно, что автор принадлежит к тому же кругу, который он описывает, потому что слишком хорошо знает особенности шведской политической кухни.

Но вот досада: увидеть этого популярного писателя или поговорить с ним никому не удавалось. Он никогда не появлялся на публике и оставался невидимкой до самой своей смерти. Бу Бальдерссон был похоронен на одном из кладбищ Стокгольма, на его могиле, как полагается, стоит лютеранский памятник, на котором высечены его имя и фамилия, годы жизни... С тех пор как он умер — а это произошло незадолго до покушения на Пальме, — книги этого писателя выходить перестали.

Мне, как и многим шведским экспертам, тоже почему-то кажется, что под псевдонимом Бу Бальдерссон скрывался Улоф Пальме, бесспорный лидер, который бы сделал честь любому народу. Я видел его потом много раз по телевидению, на расстоянии, наблюдал за ним не один год и думаю, что такие люди, как он, появятся у шведов, да и вообще на земле, не скоро — если вообще появятся. Не сомневаюсь, что за убийством Пальме стояли силы, испытывавшие страх перед его неутомимым реформаторским духом и активным неприятием всякой социальной несправедливости, где бы она ни имела место.

В ходе расследования убийства, неприлично растянувшегося на многие годы, шведская полиция пришла к выводу, что за ним стоял некий одиночка-психопат Петерссон, который то арестовывался, то выпускался на волю, а потом умер при загадочных обстоятельствах. Всё это очень сильно напоминает расследование убийства Д.Ф. Кеннеди. Я до сих пор уверен, что он пал жертвой международного заговора, в котором приняли участие и ЦРУ, и шведские спецслужбы.

...Когда вопрос о командировке в Швецию перешёл в практическую плоскость, виза мне была выдана без всяких задержек. В июне 1977 года на том же Белорусском вокзале я грузил вещи в прямой вагон до Стокгольма, идущий до Берлина с тем же самым поездом, что и прямой вагон до Копенгагена. Только копенгагенский вагон направлялся потом на паромную переправу Варнемюнде—Гедсер, а стокгольмский шёл через Заснитц на Треллеборг. В отличие от первых командировок в Исландию и Данию я при въезде в Швецию воспользовался не чёрным ходом, а парадным подъездом.

По сравнению с Копенгагеном, шведская столица показалась мне провинциальной, холодной и слишком официальной. Вероятно, и сам я был уже не тот восторженный Калиныч, который первый раз оказался за границей, и всё увиденное воспринимал уже как само собой разумеющееся.

В Копенгагене я наделал много ошибок. Желание добиться «конкретных результатов» в работе, показать себя с лучшей стороны, обрести своё «я» в разведке действительно привело к неоправданной расшифровке. Умудрённый опытом, я сделал теперь для себя твёрдый вывод: на рожон не лезть, потому что шведская СЭПО была известна своим профессионализмом, а отношение шведов в своей массе было к нам более прохладным, чем у их южных собратьев.

Вообще же в разведке, как в любом занятии, связанном с риском, результатов, как правило, добиваются всё-таки молодые. Им всё по плечу, им не страшны никакие опасности, они не заражены ещё перестраховочными настроениями, а потому при наличии здорового авантюризма и честолюбия они способны свернуть горы. Вспоминаю, как в начале оперативной карьеры я хладнокровно шёл на выполнение таких рискованных мероприятий, на которые сейчас вряд ли бы решился, а если бы и решился, то семь раз подумал.

Дорогу молодым и энергичным!

На протяжении семи лет тов. Петров являлся майором, поэтому в его поведении наблюдаются нотки пессимизма, связанные с продвижением по службе.

Именно потому, что во второй командировке моё восприятие нового уже несколько притупилось, что Швеция во многих отношениях похожа на Данию, а основные элементы оперативной деятельности на шведской земле рутинно повторились, в моей памяти отложилось меньше деталей, о которых можно было бы рассказать современному читателю. Будь Швеция моей «первой любовью» — и всё оказалось бы наоборот!

Мне также кажется, что о Швеции в России знают чуть больше, чем, скажем, о Дании или Норвегии, не говоря уже об Исландии. Поэтому в своих воспоминаниях об этом периоде работы в ДЗК с июня 1977 по март 1982 года я постараюсь на общеизвестных фактах не останавливаться.

Но и «вторая любовь» тоже не ржавеет! Тем более что она получила продолжение в 2000-х годах, когда я стал наведываться в страну не как разведчик, a bona fide пенсионер и популярный писатель.

Народ, создавший Стокгольм, лишь статистикой или муравьями может быть назван малым.

Илья Эренбург

Стокгольм встретил меня пустыми будничными улицами, хотя в день приезда было воскресенье. Шведская столица производила впечатление поспешно брошенного на произвол врага города. По всем внешним признакам можно было сделать вывод, что люди в нём толы® что были, но, вероятно, чтобы отравить вновь прибывшему второму секретарю советского посольства первые впечатления о шведском гостеприимстве, они все сразу снялись с насиженного места и исчезли в неизвестном направлении.

Впрочем, нескольких шведов я всё-таки узрел на вокзале и в районе Фридхемсплана[41]. Бродили по улицам, словно сонные курицы, представители зарубежной рабочей силы—турки, пакистанцы, югославы, латиноамериканцы, но они явно не вписывались в городскую картину, а потому только усугубляли моё первое впечатление от столицы Швеции. (Тридцать лет спустя я увидел Стокгольм, в буквальном смысле кишащий эмигрантами.)

— Так куда же подевался весь народ? — не вытерпел я, обращаясь к Феликсу Мейнеру, третьему секретарю посольства и сотруднику консульского отдела, которому было поручено встретить меня с семьёй с поезда.

— Все за городом. Летом шведы все как один уезжают из города и проводят выходные на природе.

— Но не до такой же степени нужно любить природу, чтобы очистить город до последнего человека!

— Шведы не пропускают хорошей погоды, а сегодня, — с видимым сожалением и неприкрытой скукой на лице произнёс Мейнер, — очень хорошая погода.