Жребий праведных грешниц. Наследники - Наталья Нестерова

Александр Павлович не успевал следить, кто из внучек говорит, ответов от него не требовалось, на него сыпался град писклявых девичьих стенаний.

– Нам не нужно денег.

– Это пошло, когда идет речь о вечных ценностях.

– Мы способны заблуждаться…

– Но мы не поступимся ценностями…

– Которые нам привили ты и Бама.

– Наверное, пора отдавать должное.

– Но, возможно, мы к этому не готовы.

– Как сложно понять других людей…

– Если ты не понял себя самого.

– Остается только один ориентир…

– Маяк, якорь, столб…

– Нравственная основа порядочности.

– Чести, совести…

– Благородства.

– Того по-настоящему ценного, что и есть смысл…

Дедушка не выдержал, решительно стянул Соню, которая отдавила ему плечи, вытащил Таню и Маню из-под мышек. Внучки на корточках уселись у его колен.

– Вы думаете, я старый дурак? Не надо со мной в ваши игры играть! Тут, – потыкал дедушка в пол, – театров, благодаря Степке, предостаточно было. И я вам не сопливый вьюноша, вступающий в жизнь. Чего вам надо? Чего вы хотите? Честно. Откровенно. Я задаю вопрос, мне на него отвечают. Таня! В чем ваше желание?

– Чтобы ты писал.

– Кому? – невольно растерялся дедушка. – Соня?

– Нам и нашим потомкам. У нас ведь тоже будут дети… наверное, когда-то.

– Маня, что они несут?

На Маню всегда сваливалось самое ответственное, неприятное и сложное. Считалось, что она никогда не лукавит.

– Мы хотим, мы просим тебя писать, – проговорила Маня, вытянув шею, будто подчеркивая свою искренность.

– Кому? – снова спросил дедушка.

– Не кому, а о чем, – нетерпеливо уточнила Таня.

– С самого начала, – подхватила Соня, – с твоего детства в этой… Тверской? Саратовской?.. губернии. Про богомольную бабушку и твою маму, про братьев и сестер, про нравы…

– И возможности разночинцев, кухаркиных детей.

– Про заводы, на которых ты работал.

– Про то, как полюбил бабушку Марфу.

– Про Блокаду правду.

Они говорили и складывали в стопку на его коленях чистые общие тетради в коленкоровом переплете. Три пары глаз смотрели на него снизу вверх с надеждой и верой. В этот момент дедушка забыл, что внучки умеют ловко притворяться. Потому что их порыв соответствовал его чаяниям, его слабой и потому болезненной уверенности в способности быть полезным.

– Книга, мемуары? – разволновался дедушка. И задал самый нелепый из вопросов: – Как ее назвать?

– Пережитое.

– Вся правда.

– Как это было.

– Без прикрас.

– Воспоминания и размышления, – сказала Таня.

Дедушке явно понравилось название, и он погладил Таню по голове. Соня и Маня мгновенно заревновали.

– Дедушка, вот тут на первой странице, – распахнула перед ним тетрадь Соня, – напиши: посвящается моим внучкам…

– И их потомкам, – добавила Маня.

Мемуары вытеснили устную антисоветскую крамолу дедушки. Он теперь, когда не писал, постоянно пребывал в обдумывании следующих глав. Погрузившись в прошлое, заново переживал давние события, вспоминал свои настроения и мысли, во многом ошибочные, как показала жизнь, но дорогие сердцу, а слово «размышления» в названии мемуаров позволяло ему критиковать себя с той степенью снисходительной беспощадности, с которой старики ругают себя молодых.

Он будет писать честно, излагать факты без прикрас, потому что это будет исповедь, а на исповеди не врут. Когда выйдут мемуары Жукова «Воспоминания и размышления», Камышин не станет менять название. Каждый имеет право на личные воспоминания и размышления, будь он маршал или рядовой.

При жизни Камышина его тетрадок никто не читал. Он хотел закончить и уж потом отдать на суд.

Не успеет закончить, умрет. Тихо, ночью, привалившись к плечу Марфы.

Она проснется от того, что исчезло тепло мужа – ее оберег, ее защита, ее постриг и смысл жизни.

Не успев спросонья испугаться, впервые назовет его по имени:

– Александр Павлович, вы что энта? Александр… Саша! Сашенька!

И потом на поминках будет твердить:

– Уж как просил меня! Как просил по имени его величать. А я! Дурная баба! Только холодного правильно назвала.

Про тетрадки попросту забыли, очень переживали за Марфу, враз постаревшую, обессилевшую. Ей было за восемьдесят, когда умер девяносточетырехлетний муж. До последних дней он сохранял ясность ума, говорил, что благодаря жене встретит свое столетие, а без Марфы откинул бы коньки сорок лет назад. Преувеличивал, они прожили в браке тридцать три года.

Марфа умерла, не болея, от тоски по мужу и от того, что иссякли силы, не могла уже быть полезной, нянчить правнуков. «От бесполезности преставлюсь», – всегда говорила. Так и случилось спустя два года после смерти Камышина.

После смерти бабушки Марфы тетради с мемуарами начнут путешествие по ленинградским квартирам. Семья будет становиться все больше, квартиры начнут дробиться, многометровые размениваться на меньшие по площади, приобретаться в кооперативах или предоставляться государством. И будет переезжать сундучок бабушки Марфы, пока на долгие годы не осядет на даче, на чердаке.

В 2005 году сундук, забравшись на чердак, обнаружит Наташа Медведева, внучка Ильи, праправнучка Марфы, студентка исторического факультета уже не Ленинградского, а, по несчастной смене имен великого города, Петербургского университета, захлебнется от восторга исследователя, который нашел клад.

Стопки писем, перевязанные бечевкой, в том числе военные треугольники. Шкатулка с младенческими волосиками с примотанными крестиками и записочками: «Крестился Р. Б. Степан», «Крестился Р. Б. Дмитрий»… Пожелтевшие довоенные грамоты: в верху листа профили Ленина и Сталина, обрамленные красными знаменами. Большинство грамот Дмитрия Медведева, прадеда Наташи, – по всем спортивным дисциплинам и за первые места в художественных конкурсах ленинградских школ. (Надо же! Они проводили соревнования юных живописцев!) У Степана Медведева грамот (послевоенных) значительно меньше и все – за победу в конкурсе литературных чтецов (межшкольных, районных, областных, республиканских, всесоюзных). И самое ценное – рукописные мемуары Александра Павловича Камышина: «Воспоминания и размышления». На первой странице в стародавней общей тетради: «Посвящается моим внукам и всем потомкам». Собственно и ей?

Наташа, конечно, слышала про Камышина (отца прабабушки Насти), у легендарной Марфы даже сидела на коленях, чего, конечно, не запомнила. Ей было два или три годика, когда Марфа умерла. Наташа однажды подслушала разговор взрослых, мама рассказывала, как Марфа приготовилась к смерти. У нее на полке в шкафу имелся пакет с приклеенной бумажкой: «Мое смертное». Внутри пакета – деньги, белье, платье и завещание на листочке из ученической тетрадки в линейку: «Что в гроб постелить и что на меня надеть. Только в трусах не похороните!!!» Три восклицательных знака. Чем ей трусы не угодили, никто так и не понял.