Забытый плен, или Роман с тенью - Татьяна Лунина

– Адрес. Честно говоря, он уже у меня был, но я не привык доверять одному источнику. – Голкин вдруг часто задышал, затем прикрыл глаза и чихнул. Андрею Ильичу показалось, что под ним зашатался стул.

– Будь здоров.

В ответ прогремел чиховый залп, гриппозник потряс носовым платком, словно флагом завоевателя, – победно и жадно.

– Это адреш, – прошепелявил в мятые клетки Василий, торжественно протрубил соплями и закончил: – адрес Марии Корелли.

– Депутат сам тебе вручил визитную карточку? – В ответ чапаевский тезка, грустно вздохнув, по привычке уставился в потолок. Лебедев понял, что тут не обошлось без ловкости Васькиных рук. – Зачем мне визитка? Я и без твоей воровской помощи знаю его координаты.

– Не пойман – не вор.

– Ты лучше скажи, законник, как адрес добыл?

– Адрес точный, проверить легко, – уклонился тот от ответа.

– Спасибо, Василий Иванович, только в проверке нет нужды. Адрес действительно верный.

– Откуда вы знаете? – озадачился чапаевский тезка.

– На удачу, дорогой, монополии нет. А сейчас иди-ка ты лучше домой да как следует полечись. Нечего тут вирусы разносить.

– У меня не грипп, – вяло возразил помощник и чихнул в носовой платок.

– Все, – строго указал на дверь Лебедев, – хватит с нас одного больного. Всего доброго, Василий Иванович. Говорят, в таких случаях помогают чай с малиной и сон.

Голкин поднялся со стула, нерешительно потоптался.

– Андрей Ильич, я женюсь.

– Поздравляю! Тем более надо быть в форме, молодые жены дохляков не любят. Впрочем, у тебя теперь будет свой медик, так что никакие болезни не страшны. Ее ведь, кажется, Тамарой зовут? – вспомнил Андрей Ильич маленькую медичку, заботливо коловшую Васькин зад.

– А вам-то откуда известно?! – изумился жених. Затем виновато вздохнул и добавил: – Поговорить надо, Андрей Ильич. Я собираюсь вернуться в Майск.

– Что ты будешь там делать? В носу ковыряться, наблюдая, как бабы мужикам рога наставляют?

Василий подумал о неожиданно вспыхнувшей страсти к бумагомаранию и исписанных страницах, спрятанных в одном из ящиков письменного стола.

– Жизнь покажет.

– И слышать ничего не хочу! Выздоровеешь – поговорим, но предупреждаю: буду тебя отговаривать. А сейчас топай домой, лечись, ясно?

Помощник послушно кивнул и поплелся к двери, хрюкая в носовой платок.

Президент «Оле-фармы» подтянул «паркером» оставленный помощником белый листок, бездумно уставился на черные буквы с цифрами. Почерк у Василия был безукоризненным: четким, каллиграфическим, как раньше говорили. Андрей Ильич усмехнулся, лениво почеркал бумагу. Несколько ломаных линий, пара овалов, кружочки, заштрихованные уголки – вышел забавный дуэт. Если внимательно присмотреться, можно в этой пародии на рисунок разглядеть двоих: ангела с чертом. «Художник» досадливо скомкал «творение», бросил в корзину для использованных бумаг. Если б можно так выбросить мысли, жизнь стала бы много проще, спокойнее, тише. Как кладбище с крестами, которые только в бреду можно считать за плюсы. Лебедев подошел к окну. Мокро, темно, уныло. Судорожно подмигивает неоновая реклама, в ночной клуб напротив тянутся первые лоботрясы, у подъезда соседнего офиса курит охранник – какой-то компот из непогоды, безделья и жалких попыток уподобиться европейской столице. Внезапно раздался осторожный стук, в дверную щель заглянула секретарь.

– Андрей Ильич, может быть, кофе?

– Да, пожалуй, – машинально пробормотал он и вернулся к столу.

Через пять минут девушка вкатила сервировочный столик. Кофейник, чашка на блюдце, тарелка с аппетитными бутербродами – Лебедев почувствовал голод.

– Спасибо, я сам, – остановил он услужливую руку. – Больше ты мне не понадобишься, иди домой, Настя.

– Андрей Ильич, – растерялась та, – а как же...

– Спокойной ночи, – не дослушал шеф, – до завтра.

Он наслаждался горячим кофе и думал. О новом предстоящем заказе, сулившем немалую прибыль, о клубе, куда давно не заглядывал, о собаке, которую надо бы завести, да все некогда, о вакууме, в каком оказался после Женькиного отъезда. Как случилось, что человек, с кем общаться мечтали бы многие, остался совсем один? Без друзей, без семьи, без родных – раздутый самомнением ноль, растерявший все остальные цифры. «Какого рожна так нередко бывает в жизни: чем выше, тем более одиноко? И когда достигается желанная вершина, для других уже места нет: на пике победы слишком мала площадка. Почему вдруг становится это понятным лишь на пятом десятке? В юности – гонка, в зрелости – гон, на финише – не человек, загнанная лошадь с пеной у рта. Кому нужна эта бесконечная скачка?» Он откусил бутерброд с семгой. Розоватая нежная рыба приятно посолонила язык. Вкус напомнил встречу с бывшим сокурсником неделю назад у дома, где в съемной квартире отчаянно цеплялся за жизнь тот бедняга, о котором просила Мария. Рак легких в четвертой стадии, помочь может чудо. Но Лебедев обещал свою помощь и привез препарат. Чем черт не шутит, может, питерский скульптор снова сможет ваять? Скелет, обтянутый кожей, когда-то всех восхищавший талантом, запах лекарств, угрюмая сиделка, врач, с сомнением качавшая головой.... Он вышел из лифта с одним желанием: дербалызнуть рюмаху. А у подъезда кто-то громко окликнул: «Андрюха!» Лебедев поднял глаза. С ухмылкой во весь рот на него глазел Семочкин, комсорг их курса, весельчак и великий сачок, кого от отчисления спасал только азарт комсомольской бодяги.

– Здорово, Лебедь! Ты как здесь оказался?

– К знакомому заходил.

– Не по чину знакомства водишь, – подмигнул однокурсник. – Твои знакомые все небось на Рублевке. А у нас самый желанный гость – участковый, который регулярно утихомиривает пьянь на втором этаже. – Из Вальки просто перли жизненная энергия и искренняя радость от неожиданной встречи. – Как житуха – не спрашиваю: кто ж не знает президента такого холдинга?! Женат?

– Нет.

– А я вот повязан, вчера двадцатник разменяли. Помнишь Ольку из параллельной группы? Ну, рыжую такую, кавээнщицу, она еще одно время с Танькой твоей тусовалась, помнишь?

– Смутно.

– Это хорошо, что не помнишь. А то б я тебе сейчас морду набил. Представляешь, двадцать лет трахаемся, а до сих пор по ней сохну. Ну не идиот, скажи?

– Влюбленный идиот – это, скорее, поэт, чем шизоид. Хотя все поэты...

– ...больные на голову, – весело подхватил Семочкин. – Слушай, а подваливай ко мне, а? Дома – никого. Олька у тещи, стены на пару малюют. Ребятня разбежалась кто куда. Ты опята любишь? Маринованные, с лучком, под запотевшую водочку из холодильника. Опрокинем по маленькой? У меня водка что надо, дерьма не держим. Живем, правда, в дерьме, но это ж снаружи, а внутрь – ни-ни. Ну что, двинули? Заодно покажу, какой мы ремонт недавно забацали.