Пленница - Татьяна Витальевна Устинова

я вроде привыкла к тому, что каждый день фактически вершу человеческие судьбы, принимая единственно правильное решение, основанное на равенстве закона и справедливости. Как все судьи, я всегда была уверена, что эта должность — верх совершенства в профессии юриста. Да, я всегда знала, что быть вершителем судеб непросто, поскольку по обе стороны процесса находятся живые люди, а еще потому, что очень часто трудно сохранить непредвзятость.

Кстати, именно поэтому я выбрала работу в гражданском, а не уголовном составе суда. Не видела в себе ресурса быть непредвзятой с насильниками, убийцами, педофилами, да и просто с людьми, готовыми ограбить старушку. Но сейчас я впервые выступала на стороне защиты, и моя задача как раз заключалась в том, чтобы быть максимально предвзятой, отстаивая интересы моих клиентов. Мне нужно было обыграть судью, фактически мою коллегу, вырвать у нее победу, и от моего умения оперировать законными актами и ловкости зависела жизнь, в прямом смысле слова. Признаюсь, от этого мне было немного не по себе. Вот что значит «примерить костюм адвоката»! Мне приходилось испытать это чувство на себе.

Словно чувствуя мои нравственные терзания, Сэм принес мне бокал вина.

— Елена, нужно отдохнуть, — мягко сказал он. — Если вы загоните себя сегодня, то завтра никому от этого легче не станет. Поверьте, вы готовы к решительному бою. А сейчас нужно расслабиться и сделать то, что доставляет вам максимум удовольствия.

Пожалуй, самое большое удовольствие я бы сейчас получила, положив голову на плечо Виталия Миронова, но это было невозможно, поэтому, прихватив бокал вина, я прошла в сад, уселась в плетеное кресло, подвешенное к раскидистой пальме, достала телефон и набрала номер Виталия.

Он взял трубку сразу.

— Как ты там, Кузнечик? — услышала я его ласковый голос, по которому успела соскучиться, хотя мы разговаривали только вчера. — Волнуешься перед тем, как дать «последний и решительный бой»?

— Волнуюсь, — призналась я. — Это так страшно, когда от моей убедительности зависит жизнь моей сестры, четырех незнакомых людей и двух детей, одного из которых в случае моей ошибки могут принести в жертву каким-то там богам. Мне даже странно, что за все годы работы судьей я так остро не осознавала цену моих действий. И ведь по большому счету ничего не изменилось. Всегда на кону была чья-то жизнь, даже если я решала судьбу алиментов или возврата денежной компенсации за сломанный холодильник.

— Это же несравнимо.

— Сравнимо, — вздохнула я. — У каждого болит всегда свое. И для кого-то Натка сама виновата в том, что сдуру вляпалась во все эти проблемы. И решить их можно за деньги. Твои деньги, потому что у меня такой суммы нет и у Наташкиных товарищей по несчастью, скорее всего, тоже. Для большинства людей такой выход невозможен, а значит, не очень справедлив.

— Лена, ты просто нервничаешь перед процессом. Поверь мне, ты со всем справишься и вытащишь Натку из беды. Не впервой же. И всех остальных тоже, за компанию. И решать каждую проблему нужно в каждом отдельном случае. По законодательству Манзании, людей можно выкупать из тюрьмы за деньги. Для нас это хорошо? Да! У нас эти деньги есть? Да! Мы можем помочь кому-то еще? Да! И не надо накручивать лишних сложностей. Тем более что речь идет по большому счету о совсем смешной сумме. На круг меньше десяти тысяч долларов. Есть о чем говорить.

— Для кого-то это несмешная сумма, — сказала я. — Даже для меня она совсем несмешная. И то, что ты готов потратить ее для того чтобы помочь чужим людям, очень хорошо характеризует тебя, но не очень влияет на мировую справедливость в целом.

— Лена, нет никакой мировой справедливости. — Голос Виталия стал вдруг жестким. — И происходящие в мире события лишнее тому подтверждение. Давай разбираться с теми проблемами, которые мы можем решить, и не думать обо всем остальном. Ты полетела спасать Натку, а вытащишь плюсом еще шесть человек. Вполне достаточно для такого начинающего Бэтмена, как ты.

Теперь я по голосу слышала, что он улыбается.

— Ладно, — вздохнула я. — Будем считать, что это просто волнение перед важным экзаменом. В конце концов, я их в своей жизни сдала немало, и от каждого многое зависело. Завтра сдам еще один.

— Вот и славно. Такой подход мне нравится больше, чем заламывание рук в стиле «Шеф, все пропало, все пропало. Клиент уезжает, гипс снимают»[4]. Ты мне лучше скажи, на океан снова собираешься?

Разумеется, побывав на океанском побережье, я рассказала своему возлюбленному о том восторге, который вызвало у меня новое знакомство. Конечно, я бы мечтала снова повторить это ощущение единства со стихией, но все мое время и мысли были заняты подготовкой к судебному заседанию, да и просить Сэма снова отвезти меня на пляж было как-то неудобно. В конце концов, он мой юридический помощник, а не гид.

— Я даже не думала об этом, — честно призналась я.

— А зря. В жизни всегда должно оставаться место для удовольствия. Если уж так получилось, что ты в разгар зимы оказалась в Африке, то надо воспользоваться всеми ништяками, которые дарует такая возможность. Повод, разумеется, неприятный и тревожный, но из любого свинства нужно вырезать ветчину. В нашей нынешней непредсказуемой жизни даже я не берусь обещать, что этим летом свожу тебя на море. А уж на океан тем более. Так что лови момент.

За последние пятнадцать минут два человека предлагали мне получать удовольствие и баловать себя. Я снова невольно подумала, насколько Виталий и Сэм похожи между собой, несмотря на все существующие между ними отличия. Как же мне несказанно повезло, что в моей жизни встретились они оба, и каждый в тот момент, когда я наиболее остро в нем нуждалась.

За воротами дома послышался шум подъезжающей машины, и я распрощалась с Виталием, сообщив, что, похоже, приехал консул. Сэм уже вел его по выложенной камнями дорожке к большому столу, накрытому в честь приезда гостя. Я подошла туда же, слегка смущаясь, что мне не пришло в голову переодеться к ужину. На мне по-прежнему были шорты и футболка, хотя в недрах чемодана лежало тонкое платье, красиво облегающее фигуру. Впрочем, вряд ли от меня кто-то ждал особых нарядов.

Консул оказался высоким крупным мужчиной в очках и с густой шевелюрой. И неожиданно молодым. На мой взгляд, ему даже сорока лет не исполнилось.

— Мне тридцать шесть, — ослепительно улыбнулся Сергей Караванов, когда я (тоже довольно невежливо) высказала свое удивление вслух. — Так что можно сказать, что у меня все еще впереди.

— Эритрея и Манзания,