Видоизмененный углерод - Ричард Морган

Женщиной, лежавшей на столе, была Луиза.

Всего в операционной находилось пятеро медиков, и я убил всех, пока они испуганно таращились. Затем я выстрелом из бластера разбил на куски автохирурга, после чего провел лучом по оборудованию, расставленному вдоль стен. Повсюду ожили, замигав и завыв, сигналы тревоги. Под их оглушительную бурю я обошел операционную и принес настоящую смерть всем находящимся в ней.

В коридоре тоже завывали сирены. А двое медиков были ещё живы. Коро удалось проползти метров десять, оставляя за собой широкий кровавый след. Один из её коллег-мужчин, слишком обессиленный, чтобы бежать, пытался подняться, опираясь на стену. Пол под ним был скользким от крови, и медик постоянно соскальзывал вниз. Не обращая на него внимания, я направился к женщине. Услышав мои шаги, она остановилась, оглянулась, выворачивая голову, и снова поползла вперед, отчаянно напрягая силы. Я поставил ей ногу между лопатками, заставив остановиться, а затем пинком перевернул на спину.

Некоторое время мы смотрели друг другу в глаза, и я вспоминал, с каким бесстрастным лицом она усыпляла меня вчера вечером. Я поднял бластер так, чтобы она его хорошо видела.

— Настоящая смерть, — сказал я, нажимая на спусковой крючок.

Затем я вернулся к последнему оставшемуся в живых медику, все видевшему и теперь судорожно пытавшемуся спастись. Я присел перед ним на корточки. У нас над головой, то нарастая, то затихая, выли сигналы тревоги.

— Боже милосердный, — простонал медик, когда я направил бластер ему в лицо. — Боже милосердный, я же здесь только работал.

— Этого достаточно, — сказал я.

На фоне оглушительных завываний выстрел из бластера прозвучал почти неслышно.

Я быстро разобрался таким же образом и с третьим медиком, повозился несколько дольше с Миллером, а затем стащил с обезглавленного трупа Джерри куртку и сунул её под мышку. После чего я подобрал «филипс», убрал его за пояс и ушел. Проходя по наполненными сигналами тревоги коридорам клиники, я убивал встречных, превращая память их полушарий в пепел.

Дело стало личным.

Полицейские машины приземлились на крыше здания как раз в тот момент, когда я вышел через входную дверь и не спеша направился по улице. Кровь из отрезанной головы Миллера, зажатой у меня под мышкой, начала просачиваться сквозь подкладку куртки Джерри.

В садах виллы «Закат» было тихо и солнечно, в воздухе пахло свежескошенной травой. Со стороны теннисного корта доносились приглушенные удары мяча, и один раз я услышал громкое восторженное восклицание Мириам Банкрофт. Мелькание загорелых ног под порхающей белой юбкой и облачко розоватой пыли, поднятое мячом в том месте, где он буквально вонзился в землю на половине поля соперника хозяйки виллы. Сидящие на трибуне зрители встретили точный удар вежливыми жидкими хлопками. Я подошел к корту в сопровождении двоих вооруженных до зубов телохранителей с непроницаемыми лицами.

Как раз в этот момент у игроков был перерыв между геймами. Они сидели, широко расставив ноги и уронив головы. Услышав шорох щебня, Мириам Банкрофт посмотрела сквозь спутанные пряди светлых волос и встретилась со мной взглядом. Она ничего не сказала, но её рука крепче стиснула рукоятку ракетки, а лицо расплылось в улыбке. Соперник миссис Банкрофт, также поднявший взгляд, оказался стройным молодым мужчиной. В нем было что-то неуловимое, говорившее, что он в действительности так же молод, как и его оболочка. Лицо показалось смутно знакомым.

Банкрофт сидел в среднем ряду парусиновых кресел. Справа от него восседала Оуму Прескотт, а слева — незнакомые мне мужчина и женщина. Когда я подошел к Банкрофту, тот не встал и даже не взглянул в мою сторону. Он махнул рукой, указывая на место рядом с Прескотт.

— Присаживайтесь, Ковач. Сейчас будет последний гейм.

Подавив желание ударом ноги вогнать ему зубы в горло, я фальшиво улыбнулся и плюхнулся в парусиновое кресло. Нагнувшись, Оуму Прескотт зашептала, прикрывая рот рукой:

— Сегодня полиция нанесла неожиданный визит мистеру Банкрофту. Как выясняется, вы действуете не так аккуратно, как мы ожидали.

— Я просто разогреваюсь, — пробормотал я в ответ.

По какой-то предварительной договоренности относительно времени отдыха Мириам Банкрофт и её противник, сбросив с плеч полотенца, вернулись на корт. Устроившись поудобнее, я стал наблюдать за игрой, не отрывая взгляда от упругого женского тела, извивающегося и напрягающегося под белым хлопком. Я вспоминал, каким оно было обнаженным, прижимающимся ко мне. Один раз перед своей подачей Мириам Банкрофт перехватила мой взгляд, и у неё на лице мелькнула мимолетная усмешка. Она до сих пор не получила ответа и вот сейчас решила, что именно за этим я и пришел.

Наконец матч закончился серией долго разыгрываемых подач, исход которых тем не менее не вызывал сомнения. Мириам Банкрофт, сияя, покинула корт. Я направился к ней, чтобы поздравить с победой. Она разговаривала с мужчиной и женщиной, которых я не знал, но при моем приближении повернулась, приглашая присоединиться.

— Добрый день, мистер Ковач. — Её глаза чуть приоткрылись. — Вы получили удовольствие от игры?

— Огромное, — честно признался я. — Вы были просто беспощадны.

Склонив голову набок, Мириам Банкрофт стала вытирать полотенцем мокрые от пота волосы.

— Только когда это необходимо, — сказала она. — Разумеется, вы не знакомы с Налан и Джозефом. Налан, Джозеф, представляю вам Такеси Ковача, чрезвычайного посланника, нанятого Лоренсом расследовать его убийство. Мистер Ковач прибыл к нам из другого мира. Мистер Ковач, познакомьтесь с Налан Эртекин, судьей Верховного суда ООН, и Джозефом Фири из Комиссии по правам человека.

— Очень рад. — Я быстро поклонился обоим. — Насколько могу предположить, вы здесь для того, чтобы обсудить резолюцию номер 653.

Чиновники переглянулись, и Фири кивнул.

— Вижу, вы прекрасно информированы, — мрачно заметил он. — Мне приходилось многое слышать о Корпусе чрезвычайных посланников, и все же я не могу скрыть восхищения. Сколько времени вы уже провели на Земле?

— Около недели.

Я умышленно назвал преувеличенную цифру, надеясь разыграть в свою пользу паранойю, охватывающую выборных чиновников в тех случаях, когда им приходится иметь дело с чрезвычайными посланниками.

— Хм-м, около недели. Не могу скрыть восхищения, точно.

Фири был коренастым чёрнокожим мужчиной лет пятидесяти, с седеющими волосами и осторожными карими глазами. Подобно Деннису Найману он носил наружные линзы корректировки зрения. Но если у Наймана стальная оправа была призвана придать выразительности его неказистому лицу, то Фири носил очки, чтобы не привлекать к себе внимания. Заключенные в массивную оправу, они придавали ему вид рассеянного священнослужителя. Однако от глаз, прячущихся за линзами, ничто не могло укрыться.