Конец игры. Биография Роберта Фишера - Фрэнк Брейди

Пока шли переговоры относительно места проведения матча и призового фонда, оба соперника отправились в горы готовиться к битве. Спасский укрылся на Кавказе, а Фишер обосновался в Катскиллских горах более чем в семи тысячах миль от него. «Гроссинджер», огромный гостиничный комплекс в Ферндейле, штат Нью-Йорк, расположенный в центре Борщовочного хребта — популярного вот уже более полувека среди еврейского населения Нью-Йорк-сити места проведения отпусков — стал тренировочным лагерем Бобби на четыре месяца, предшествовавшие матчу. Поскольку фишеровская Всемирная церковь Бога соблюдала ту же диету и многие из установлений шаббата, что предписывались иудейской традицией, «Гроссинджер» оказался идеальным выбором. В меню отсутствовала свинина и с захода солнца в пятницу до захода в субботу набожный человек мог блюсти религиозные установления.

В «Гроссинджере» Бобби был защищен от сторонних помех Нью-Йорка, где он находился на расстоянии 10-центового звонка от любого, кто хотел с ним поговорить; никто не мог заглянуть к нему «на огонек», разрушая концентрацию и нацеленность на работу. Отель был также известен умением приспособиться к запросам знаменитых гостей. Бобби нравилось место, он постоянно пребывал в хорошем настроении, его согревали мысли о том, насколько богаче он станет после матча. Он сберегал деньги, получаемые от продажи его книг, турнирных призов, выступлений — даже написал матери, что становится «по-настоящему обеспеченным».

На тот момент призовой фонд матча составлял 138.000 долларов — самый высокий в истории шахмат. Бобби старался не слишком задумываться о деньгах, которые вырисовывались на его горизонте. Несмотря на возраставшие суммы и признание, он писал с долей смирения, что прикладывает все усилия, чтобы «не забыть, кто он есть, и видеть перед собой вечные ценности».

Он с радостью узнал, что Регина сдала экзамены и теперь могла практиковать медицину на территории США, и Бобби надеялся, что она вернется из Европы в скором времени.

Чтобы быть готовым к тяготам предстоящего матча, Бобби тренировал свое тело, равно как и мозги, занимаясь в гимнастическом зале отеля, плавая на скорость в бассейне и играя несколько партий в теннис каждый день. Он, казалось, оккупировал теннисный корт на время своего пребывания в отеле, и, если не считать матчи с местным профи, остальных противников-непрофессионалов он обычно обыгрывал. Подача у него была элегантная и сильная, так же точно и сильно он отбивал летящие в его сторону мячи. Ожидая подачу противника, он быстро двигал ракеткой, прыгал с ноги на ногу и раскачивал корпус, всегда готовый сместиться в нужную сторону. Возвращаясь в коттедж или отправляясь в бассейн, он часто взмахивал ракеткой в направлении невидимого мяча, ровно так, как взмахивал воображаемой бейсбольной битой, когда еще мальчишкой скакал по Флэтбуш-авеню. Физические упражнения позволяли ему находиться в отличной форме. Матери он написал: — «чувствую себя по-настоящему отлично», и все ему говорят, что выглядит он превосходно.

Только после нескольких часов физических упражнений он садился за доску. По вечерам, в состоянии спокойных размышлений, он начинал кропотливое изучение партий Спасского. Анализ под «микроскопом» часто продолжался до рассвета. Справочником, к которому он обращался чаще всего, служила книга, которую журналисты тут же окрестили «Большой Красной Книгой» — номер 27 из великолепной серии «Всемирная история шахмат», — содержавшей 355 партий Спасского в удобном формате, где через каждые пять ходов следовала диаграмма. Бобби никогда не упускал эту книгу из поля зрения и повсюду носил с собой. В ней содержались его собственные замечания о партиях Спасского с комментариями и вопросительными знаками, означающими слабые ходы, и восклицательными, означающими сильные. В качестве домашнего развлечения часто исполнялся один трюк: Бобби просил кого-нибудь выбрать из книги партию наугад, сказать, с кем и где играл Спасский, а он диктовал партию ход за ходом от начала до конца. Он запомнил более чем 14 тысяч ходов!

Хотя Бобби написал матери, что «потихоньку готовится» к матчу, на самом деле он отдавал подготовке по двенадцать часов в день и семь дней в неделю, обдумывая, какие дебюты он будет применять и какие позиции Спасскому не по душе. Настроение его улучшилось после того, как он переиграл партии Спасского из недавно завершившегося в Москве мемориала Алехина. Он сказал одному интервьюеру: — «Партии ужасны. Он стоял на проигрыш в половине из них, он играл из рук вон плохо».

Если Спасскому помогала армия, хотя и небольшая, помощников, то Фишер, в основном, трудился в одиночку. Британский шахматист Роббер Вейд снабдил Бобби детальным анализом применяемых Спасским дебютов, занесенным в два блокнота с отрывными листами; один помеченный «Спасский: белые», другой — «Спасский: черные». В остальном Бобби опирался на собственные силы. Для прессы он излучал уверенность. «Я не волнуюсь», — заявил он. И добавил в стиле Мохаммеда Али реплику, явно предназначенную для цитирования: — «Шансы двадцать к одному [что я выиграю]».

В месяцы, проведенные Бобби в «Гроссинджере», его посетили несколько игроков, но хотя темой разговоров являлись шахматы, реальной помощи ему никто не оказывал. Ларри Эванс, затем Бернард Цукерман, немного помогли сообразно своим возможностям, но хотя он их уважал, иногда, всё же, просил отсесть от доски, чтобы они ему не мешали.

Впоследствии Ломбарди оспаривал тезис о Бобби, как тотально самодостаточном игроке, некоем острове. «Да, он действительно работал в одиночку, но учился-то на партиях других мастеров. Говорить, что Бобби развил свой талант без посторонней помощи, это то же, что сказать, будто на развитие Бетховена или Моцарта не оказала влияния музыка прежних веков. Если бы не существовали шахматисты до Бобби, у которых он мог учиться, Фишера, которого мы знаем, не было бы».

Уильям Ломбарди (слева) и бородатый Мигель Кинтерос, оба — гроссмейстеры, секундировали Бобби в матче 1972 года.

Поскольку в номере имелись две комнаты, ему нравилось время от времени принимать гостей. Чаще других его посещал Джеки Бирс. Бобби знал Джеки с детства, и они представляли собой странную пару. Джеки — сильный «эксперт», превосходный блицор, но он всегда попадал в истории в шахматных клубах из-за своего необузданного темперамента. Одно сражение в манхеттенском шахматном клубе закончилось судебным преследованием против него, которое было всё же улажено по соглашению сторон. Ходили разговоры о случаях, когда он за кем-то гонялся на улицах, и кто-то гонялся за ним в процессе «выяснения отношений». В компании с Бобби Джеки вел себя тихо и уважительно. Он часто ночевал у Фишера в Бруклине и позднее гостил у него дома, когда Фишер жил в Калифорнии. Джеки не был ни подхалимом, ни мальчиком для битья, как его описывали некоторые авторы. Он признавал Бобби «главным» в их дружбе, но не боялся спорить, отстаивая свое мнение. Хотя Бобби, зная о репутации Джеки, соглашался на его присутствие рядом с собой, всё же он проявлял достаточно осторожности, чтобы держать его на дистанции, инстинктивно понимая, что другие не будут к нему столь терпимы.