Заговор небес - Анна и Сергей Литвиновы

– Хорошо, – кротко отвечал я.

– В вашей истории совсем нет правда! – тихо, но веско продолжил он. – Это есть провокацион! Я буд-ду жаловаться!

Я пожал плечами и усмехнулся:

– Жалуйтесь. Вот только куда? В трибунал по правам человека? В Гаагу?

– Все, что вы сказаль, есть грязная люге… лай…[21]– твердо молвил Лессинг, выпрямившись, словно на прусском плацу.

Я и сам допускал, что моя версия – сочиненная, надо признаться, только сегодня утром и поведанная Лессингу с пылу, с жару, страдает некоторыми изъянами. Но не мог же я не поделиться своими подозрениями с их главным героем!

К тому же все время, пока я рассказывал этот сюжет Гансу-Дитриху, я тщательно отсматривал его реакцию на страшную сказку. Язык мой работал сам по себе, а глаза действовали сами по себе. И теперь я мог с уверенностью, вслед за герром Лессингом, сказать о нем: невиновен! Да еще при тех доказательствах, которые он мне с ходу предоставил. Помимо впечатляющего сеанса поедания грибов, я почему-то был уверен, что двое немецких и двое российских бизнесменов, с которыми он якобы ужинал вечером шестого января, когда стреляли в мою клиентку, слова Лессинга подтвердят.

К тому же мне показалось, что герр Лессинг был абсолютно искренен во всех своих реакциях, во всех своих порывах.

Моя версия – красивая, между прочим, хотя абсолютно бездоказательная! – ничего общего с действительностью не имеет.

Теперь я был в этом совершенно убежден.

Я встал и с достоинством покинул жилище гостеприимного герра Лессинга – человека, с которым я обошелся более чем невежливо. Да чего уж там: прямо скажем – по-хамски!

Немец был прав: то, что я затеял, трудно было назвать иначе, нежели провокацией.

Зато одним подозреваемым в этом запутанном деле у меня, кажется, стало меньше.

К тому же очень уж мне не понравился зимний загар фрица и его маникюр.

И жиденький кофе, коим он меня потчевал.

Человеку, проживающему в собственном особняке в шести километрах от Московской кольцевой, сложно объяснить, что ты – частный сыщик. И что тебе надо опознать человека на фотографии… Да просто-напросто войти здесь к кому-то в дом – и то сложно!

Я отъехал пару кварталов от особняка господ Лессингов и остался в машине. Кто-нибудь да будет проходить по улице. Кто-то да выйдет в магазин, или покататься на лыжах, или пролететь на снегоходе…

За шесть часов дежурства я сжег литров десять бензина на обогрев салона «восьмерки» – но был вознагражден десятью собеседниками, из коих восемь постоянно проживали здесь, в поселке. Один из них оказался местным сторожем. (Вот бы не сказал – судя по легкости моего позавчерашнего ночного визита, – что таковой тут существует!) Другой был председателем местного дачного кооператива. Последние двое, а также одна наблюдательная дамочка лет пятидесяти уверенно опознали в Андрее Дьячкове человека, который дня три-четыре назад зачем-то шатался по поселку.

Четверо свидетелей, включая герра Лессинга, уже позволяли мне уверенно сказать: профессор Дьячков действительно побывал здесь. Побывал в промежутке времени между первым убийством (Насти Полевой) и покушениями на Катю Калашникову и Валентину Лессинг.

Дело приобретало новый оборот. Может, подумалось мне – и я вдруг покрылся холодным потом, – я, оберегая свою клиентку от выходов на улицу, не затрудняю, а только облегчаю дело убийце? Ведь господин Дьячков – там, дома, рядом с нею!..

Я немедленно набрал номер Калашниковых. Откликнулся живой и веселый Катин голос. У меня с души свалился камень.

Домой, в свою любимую коммуналку напротив Генеральной прокуратуры, я вернулся около шести вечера.

Еще раз позвонил Мэри. Еще раз набрал телефон Фомича. Ни тот, ни другой номер не отвечали, и я подумал: не пора ли их обоих объявлять в розыск? Может, уже следует обшаривать пустыри и свалки? И вызывать водолазов прочесывать дно Москвы-реки?

Расследование мое ни на дюйм не продвинулось. Правда, за сегодняшний день я исключил одного подозреваемого, герра Лессинга, зато получил другого: господина Дьячкова.

Но мне по-прежнему было совершенно непонятно: зачем убивали женщин? Пытались убить? Почему и кто мог это делать?

Решив, что утро вечера мудренее, я в половине девятого завалился спать.

К многочисленным достоинствам моей подружки Любочки из ГАИ-ГИБДД надо добавить еще одно: она изобретательна и неистощима в постели. Прошлой ночью я, кажется, не спал ни секунды.

Катя. Тот же день

Екатерина Сергеевна проснулась в ту самую минуту, когда Павел Синичкин знакомился на крыльце загородного особняка Лессингов с его хозяином, герром Гансом-Дитрихом.

За темно-зелеными портьерами Катиной спальни вовсю разгорался зимний день. Часы на тумбочке показывали десять утра. Судя по успевшей остыть второй половине кровати, муж давно был на ногах. Ну и правильно – сколько можно дрыхнуть.

Катя сладко потянулась – настроение, несмотря ни на что, было хорошим, – перевернулась на другой бок и вскочила. Некогда разлеживаться. Ее ждет собственное расследование. И домашнее хозяйство.

Она накинула шелковый халатик и вышла из спальни.

Дверь в кабинет была открыта. Профессор Дьячков сидел, нахмурясь, за своим компьютером. Катя подошла, обняла его, чмокнула в начинающую лысеть макушку:

– Доброе утро.

– Доброе-доброе… – рассеянно откликнулся он.

Она мимоходом взглянула на экран компьютера. Заметила там слова: «Очевидно, что…» А ниже – длиннющую формулу. Улыбнулась.

– Статью пишешь? – спросила.

– Да. Для «Электрических сетей и электростанций».

– Какой ты у меня умник…

– Я и в магазин сходил.

– Вот молодец!

– Там тебе на кухне – омлет. Разогреешь сама?

– А то! И кофе сама сварю.

– А я уже поел.

– Во сколько ж ты встал?

– В шесть.

– Вот это ранняя пташка! Темно ж еще было?

– Темно. Да я выспался…

Катя оставила мужа и, позевывая, прошлась по кабинету. Несколько раз повторила вполголоса: «Очевидно, что… Очевидно, что…» Усмехнулась.

– Я в библиотеку, пожалуй, поеду, – проговорил муж.

– Зачем? Я тебе мешать не собираюсь, – откликнулась Катя.

– Да мне все равно надо составить библиографию… А вечером у меня – ученики…

Профессор Дьячков, не без влияния Кати, тоже предпочитал репетиторствовать вне дома.