Алексей Константинович Толстой - Владимир Новиков

Киевская Русь была любимой эпохой Алексея Толстого. Работая над «Царём Борисом», он мысленно обращался взором к тому отдалённому историческому периоду: ему казалось, что Годунов пытался первым — задолго до Петра I — повернуть историю вспять и возвратить Россию в число европейских государств, как это было при Ярославе Мудром. Уже говорилось, что из этих размышлений в «Царе Борисе» выросла фигура датского принца Христиана. Толстой со страстью погрузился в чтение книг о домонгольских временах Руси. Поэтическим плодом этих занятий стали две следующие баллады: «Песнь о Гаральде и Ярославне» и «Три побоища».

Алексей Толстой писал Болеславу Маркевичу 7 февраля 1869 года о первой из баллад: «Занимаясь норманнским периодом нашей истории, я наткнулся на факт вполне известный, но весьма мало использованный, а именно — замужество дочерей Ярослава… У Ярослава было три дочери — Елизавета, Анна и Анастасия. Анна вышла замуж за Генриха I, короля Франции, который, чтобы посватать её, послал в Киев епископа Шалонского Роже в сопровождении 12 монахов и 60 рыцарей. Третья дочь, Анастасия, стала женой короля Венгрии Андрея. К первой же, Елизавете, посватался Гаральд Норвежский, тот самый, что воевал против Гаральда Английского и был убит за три дня до битвы при Гастингсе, стоившей жизни его победителю. Звали его Гаральд Гардрад, и так как он тогда находился ещё в ничтожестве, то и получил отказ. Сражённый и подавленный своей неудачей, он отправился пиратствовать в Сицилию, в Африку и на Босфор, откуда вернулся в Киев с несметными богатствами и стал зятем Ярослава. Вот сюжет баллады. Дело происходит в 1045 году, за 21 год до битвы при Гастингсе». Возможно, Алексей Константинович не знал, что этот сюжет уже дважды привлекал внимание русских поэтов: сначала Николая Александровича Львова, а затем Константина Николаевича Батюшкова.

Относительно второй «норманно-русской баллады» А. К. Толстой пишет Михаилу Стасюлевичу 10 марта 1869 года: «Цель моя была передать только колорит той эпохи, а главное, заявить нашу общность в то время с остальной Европой, назло московским русопятам, избравшим самый подлый из наших периодов, период московский, представителем русского духа и русского элемента».

Ранее, 10 февраля 1869 года, поэт излагает этому же корреспонденту исторический контекст баллады «Три побоища»: «Смерть Гаральда Гардрада норвежского в битве с Гаральдом Годвинсоном английским; смерть Гаральда английского в Гастингском сражении; разбитие Изяслава на Альте половцами. Эти три битвы случились: первые две в 1066, а последняя в 1068, но мне до этого нет дела, и я все три поставил в одно время. Гаральд норвежский был женат на Эльсе, дочери Ярослава. Сын же Ярослава, Изяслав, был женат на дочери Болеслава польского, а брат его, Владимир, на Гиде, дочери Гаральда английского. Сам Ярослав — на Ингигерде, дочери Олафа шведского. Анна, дочь Ярослава, была за Генрихом I французским, а другая дочь, Агмунда, за Андреем, королём венгерским. Я напоминаю Вам об этих родствах, чтобы объяснить весь норманнский тон моей баллады».

Увлечение А. К. Толстого Киевской Русью было столь сильным, что он вынашивал замысел создать целый балладный цикл. В уже цитированном письме Михаилу Стасюлевичу от 10 марта 1869 года Толстой приоткрывает свои планы: «Эпоха Изяслава Ярославовича обильна сношениями с Европой. Если Вы одобрите эту балладу и предшествующую, у меня есть в виду ещё другие, напр., сношения Изяслава с Генрихом IV (императором) и с папою Григорием VII. Очень меня прельщает показать их посольства на улицах Киева, епископа французского Roger de Chalons с своими монахами и рыцарями, въезжающих на княжий двор Ярослава».

Через две недели, 26 марта 1869 года, А. К. Толстой об этом же пишет Болеславу Маркевичу, но уже в эмоциональном тоне: «Известно ли Вам, что Григорий VII, знаменитый Гильдебранд, был признан Изяславом? И что его антипапа Климент, не знаю уж, который по счёту, отправил посольство в Киев? Каково? Что Вы об этом скажете? Католические нунции на византийских улицах Киева? А Генрих IV, германский император, тоже отправляющий посольство к Изяславу? И монахи из свиты нунция, чокающиеся с печерскими иноками? Византия и Рим ссорились, но их ссоры не могли ещё коснуться народов, лишь недавно принявших христианство и друживших между собой, чему свидетельство — бесчисленные браки между ними и другими европейскими династиями. Графиня Матильда де Белоозеро — каково? Что Вы скажете? Не колоритно ли? И это соответствует ли моей теории?»

Далее в этом же письме читаем: «Скандинавы не устанавливали, а нашли уже вполне установившееся вече. Заслуга их в том, что они его сохранили, в то время как гнусная Москва его уничтожила — вечный позор Москве! Не было нужды уничтожать свободу, чтобы победить татар, не стоило уничтожать деспотизм меньший, чтобы заменить его большим. Собирание русской земли! Собирать — это хорошо, но спрашивается — что собирать?.. Но я уже выхожу из области литературы в область политики, а мои выражения из выпуклых превращаются в вогнутые».

Однако планы Алексея Толстого не были реализованы. Дальнейших «норманно-русских баллад» не последовало. По-видимому, причина в том, что далеко не все в близких поэту литературных кругах приняли предыдущие баллады и согласились с авторской историософией. Например, И. А. Гончаров нашёл их посредственными и недостойными пера такого общепризнанного мастера, как А. К. Толстой. Очевидно, что Киевская Русь не была образцовым государством. Отсутствие единовластия, сильного центра, привело Киевскую Русь к гибели. Новгородское вече представляется чем-то идеальным только сквозь призму веков, но, по сути дела, «свободное волеизъявление народа» часто выливалось во внутреннюю междоусобицу и заканчивалось рукопашной. Как бы то ни было, сам Алексей Толстой свои новые произведения «Песнь о Гаральде и Ярославне» и «Три побоища» продолжал ценить; свидетельством является хотя бы то, что он последнюю перевёл на немецкий язык.

Вступив в «норманнскую колею», А. К. Толстой шёл дальше. Фактически все его баллады, даже те, где он вновь отдаётся прежней лирической стихии, как, например, знаменитая баллада «Илья Муромец», которая чрезвычайно нравилась Достоевскому и он даже прочёл её со сцены 30 ноября 1880 года на литературном вечере в пользу Славянского благотворительного общества (и прочёл с большим воодушевлением), — посвящены эпохе Киевской Руси, хотя со временем поэт переключился с истории на былины.

Особо следует остановиться на большой, из двух частей, балладе «Песня о походе Владимира на Корсунь». Читателя при первом знакомстве может смутить резкая смена тональности: в первой части преобладает ирония, во второй — патетика. Поход князя Владимира на Корсунь (Херсонес) предшествовал его крещению и последующему принятию христианства на Руси.

Ничего подобного этому задиристому тону нет во второй части. Она празднична, полна пафосом обновления: