Шесть лет - Эль Севено

перестать думать о тебе и Брисе.

Предсказуемо.

– Я не хочу, чтобы ты злился. Мне больно видеть тебя таким.

– Знаю, мам. Но Брис перегибает.

– Ты сделал ему больно, поэтому он так себя ведет. Я же предупреждала тебя.

– Ага. Но я не собираюсь извиняться. Он сам упустил свой шанс с Вик.

– Мне жаль, но кто-то должен сделать первый шаг. Я не хочу, чтобы у вас были натянутые отношения.

И тут открывается входная дверь. Брис возвращается неизвестно откуда – наверное, с работы – и останавливается, увидев меня в гостиной.

– Я, пожалуй, сразу пойду в свою комнату, – он говорит как трус.

– Брис, пожалуйста.

Мой брат даже не сдерживает тяжелого вздоха, прежде чем смириться и подчиниться маминой недвусмысленной просьбе.

– Он пришел извиниться? – тут же нападает он.

– За что? – отвечаю я.

Если он может вести себя как придурок, то почему я не могу?

– Достаточно! Вы ведете себя как два пятилетних ребенка! Вы оба неправы.

– Но один виноват больше, – бурчит мой брат.

Только уже за это глупое замечание мне не терпится дать ему пощечину.

– Ничего не хочу об этом слышать, – ворчит мама. – Вы мои сыновья. Я не должна выбирать, я лишь желаю видеть вас вместе. Так поговорите друг с другом и разберитесь уже с этим глупым недопониманием!

– Оно не глупое! – протестует Брис.

– Семья должна стоять на первом месте.

Смущенно опустив взгляд, я понимаю, что она права.

– Вы должны помириться. Ради меня. Я хочу уйти, зная, что мои три сына всегда будут защищать и поддерживать друг друга.

Я будто получил удар кувалдой по лицу: поднимаю голову и смотрю на маму.

– Что значит «уйти»? – в панике спрашиваю я.

Меня бросает в жар. Что происходит, черт возьми? Они с грустью глядят на меня.

– У меня обнаружили новые метастазы, – объясняет мама. – Мой рак неизлечим.

Если бы я уже не сидел, то наверняка рухнул бы прямо сейчас.

– Я не вылечусь, – быстро поправляет она себя.

– О чем ты?

– Я умираю, мой дорогой.

Я с трудом соображаю. Кажется, что время остановилось, как в тот момент, когда она впервые рассказала нам о болезни. Я думал, что она выздоровела… Я забыл о боли, об удушье, о страхе потерять ее. Горло сжимается, а грудь сдавливает.

– Когда?

– Остался год. Может, чуть больше…

Через год… В двадцать лет я потеряю мать. Ей не будет и пятидесяти.

Брис больше ничего не говорит. И вдруг я понимаю: он знал. Льюис тоже, вероятно. Я полный идиот: у меня были сомнения, но я предпочел ничего не видеть.

– Когда вы узнали?

Мама колеблется.

– Несколько месяцев назад.

– Несколько месяцев? – повторяю я, повысив голос, и поднимаюсь. – И вы рассказываете мне только сейчас?

– Мы не знали, как тебе сказать. Ты жизнерадостный, беззаботный. Я не хотела, чтобы ты изменил свою жизнь. Наоборот, мне хочется, чтобы у тебя были мечты, чтобы ты продолжал делать то, что любишь, чтобы у тебя была хорошая жизнь.

– Если не считать того, что тебя не будет в этой жизни. У нас остался только год.

Я обнимаю ее. Мне страшно, как ребенку. Я потеряю свою мать. Скажите мне, что это просто чертов кошмар. Мама дрожит в моих руках, и я слышу, как она тихо плачет.

– Прости, что не сказала тебе, – шепчет она мне на ухо. – Я не могла.

– Это ты прости меня.

Я не могу позволить себе плакать. Даже в ее объятиях. Я слишком гордый. А если я сорвусь, боль только усилится, это точно.

Я поворачиваюсь к Брису. Мой старший брат. Самый мудрый. Самый трудолюбивый, самый заботливый. Тот, кто больше всех врет…

– Ты такой лицемер. Читаешь мне нотации о моих отношениях с Вик, когда сам скрываешь то, что в десять раз хуже.

– Мы хотели обезопасить тебя.

– Мне это на хрен не нужно. Мне почти двадцать, а не двенадцать. Вбей это себе в голову, Брис. Вбейте это в свои головы, все вы!

Я кричу, хотя и чувствую, что несправедлив.

– Черт…

Я падаю обратно на диван, закрывая лицо руками. Даже когда я в первый раз облажался с Вик, боль ощущалась по-другому. Я не терял надежды вернуть ее, так что было терпимо. Но сейчас нет. Она моя мать. Она умрет. Что я могу сделать, чтобы не допустить такого исхода? Ничего, черт возьми. Ничего. И это убивает меня.

Брис касается моего плеча.

– Мне очень жаль. Из-за Вик. И из-за мамы.

– Знаю.

Но это ничего не меняет.

Глава 42

Вик

Хлопок двери пугает меня. Моя привычка никогда не запирать дверь приведет к тому, что я навлеку на себя беду. Посетителей не будет до открытия, но явно пришел не просто покупатель:

– Раф!

– Не отвлекаю?

На мне рабочий комбинезон, я вся в поту от установки и монтажа трех предметов мебели, но я даже не допускаю мысль, что он нежданный гость. Я слишком счастлива видеть его. Мы потеряли месяц, который длился слишком долго.

Наскоро вытерев руки и голову, я подхожу к нему. Мое сердце вот-вот вырвется из груди. Раф выглядит непривычно: глаза блестят, голова и плечи опущены. Что с ним происходит?

– Моя мама умирает.

Я ловлю его прежде, чем он сам падает в мои объятия. Я чувствую, как снова могу дышать. А грудь Рафа тяжело вздымается. Он обнимает меня. Так больно видеть его несчастным и беспомощным.

– И я ничего не могу сделать.

Я крепче прижимаю его к себе.

– Прости, что оттолкнул тебя, – шепчет он, глядя на меня. – Я люблю тебя, Вик. Я так тебя люблю. Я просто придурок, раз попросил тебя уйти в тот день. Я просто…

– Тише!

Его глаза полны слез. Но он не плачет. И кривится от боли. Раф боится. Он прижимается ко мне всем телом, сгибаясь под тяжестью горя, что заставляет меня любить его еще сильнее.

– Мне кажется, что я сейчас взорвусь. Прости, что я такой вспыльчивый. Так глупо.

– Тогда это был бы не ты. И я люблю тебя всего. Люблю всем сердцем. Разве ты не знаешь?

Его пальцы ласкают мою щеку, а затем полуоткрытые губы.

– Знаю.

– Поцелуй меня.

Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как мы целовались. Мне кажется, что я таю в его объятиях, мое сердце сжимается в груди, а в животе течет раскаленная лава. Именно это мне было нужно.

– Я рядом, – успокаиваю я его, когда чувствую, что он еще больше уходит в себя.

– Скажи мне, что все будет хорошо, прошу