Господин судебный пристав - Александр Чиненков

— Значит, на таких «достойных» волкодавов не нарывались, — нахмурился Кузьма и внимательно посмотрел на Бурматова. — Кстати, а ты какого рожна здесь околачиваешься?

— Пришёл тебя проведать, — ответил Митрофан, расстёгивая баул. — А чтобы тебе скучно не было…

Малов с изумлением наблюдал, как Бурматов достал бутылку коньяка и поставил её на прикроватный столик.

— Это чтобы кровь разогнать, — пояснил он с серьёзным видом. — Так быстрее раны заживляются.

Пока Митрофан готовил закуску, Кузьма спросил, справедливы ли слухи относительно похищения им арестанта Халилова из больницы.

— Вот, и он туда же, — поморщился Митрофан. — Хоть караул кричи и беги вон из города без оглядки. Ума не приложу, кому я так насолил и наперчил в придачу? Но тот, кто организовывал против меня травлю, очень умён и в курсе всех моих дел.

Бурматов приводил ещё много примеров своей непричастности, но Кузьма перестал обращать внимание на его оправдания.

— Дела в городе хреновые, Кузьма, — заявил он, выпустив в окно густую струю дыма. — Все как с ума посходили. На фронте германском и того хуже. Немцы давят как очумелые. Солдаты из окопов бегут. Питер и вовсе на ушах стоит. Большевики активизировались — против царя, против войны народ агитируют. Да что там Питер… У нас, в глуши таёжной, и то бардак. Большевики в железнодорожных мастерских гнездо своё свили и сеют смуту по округе. Ох, как мне всё это не нравится, Кузьма. Чую, не к добру всё это, а к погибели.

Кузьма смотрел на Митрофана, широко раскрыв глаза:

— Неужели всё так плохо, как ты говоришь?

— Хуже некуда, — выбросив в окно окурок, ответил Бурматов и тут же снова закурил. — Разумеется, мы могли бы придавить своих большевиков, но не дают на то приказа. Всё выжидают чего-то, перестраховываются.

Кузьмой всё больше овладевало беспокойство, и это не ускользнуло от внимания Митрофана.

— Уходить надо из России куда глаза глядят, слышишь?

— Уходить? Куда? Да кто и где ждёт нас? — воскликнул Кузьма, и лицо его побагровело. — Россия много смут пережила, переживёт и эту.

— Переживёт, охотно верю, — кивнул, соглашаясь, Бурматов. — Только когда это будет? Сколько ждать конца смуты? Год? Два? Или гораздо больше? Да и выживем ли мы за это время, ты не задавался этим вопросом? Любая смута начинается с того, что бьют людей в форме! А мы с тобой, Кузьма Прохорович, люди государственные, и весь «гнев народный» в первую очередь обрушится на наши головы.

— Нет, с меня хватит, — сказал Кузьма. — Уже в который раз ты заводишь этот разговор! Хочешь — уезжай, а я ни ногой из России. К тому же… — он посмотрел на часы, затем в сторону окна. — Уже поздно, Митрофан, ты не находишь?

— Оставь свои намёки при себе! — отрезал Бурматов угрюмо. — Пока коньяк не допьём, не уйду. А захочу, и на ночь здесь останусь. Попрошу кровать принести и… Никто возражать не будет.

— Ты что, уже боишься ночами по улицам ходить? — поддел его Кузьма, но Митрофан не обиделся.

— Не боюсь, не надейся, — ответил он с ухмылкой, доставая ещё одну бутылку коньяка. — Просто дома меня никто не ждёт и мне спешить некуда…

* * *

«Заснуть… как мне хочется расслабиться и забыть о боли, — думал Сибагат Ибрагимович, скорчившись в углу подвала на соломенной подстилке. — О Аллах, дай мне силы вынести всё это. Мне бы хоть немного поспать, пока не явился этот изверг…» Но истерзанное пытками тело не давало уснуть. Увечья давали о себе знать нестерпимой болью. «О Всевышний, почему ты не даёшь мне умереть? — думал Халилов с жаром отрезвления. — Видимо, ты готовишь сюрприз для меня за все перенесённые лишения?»

— Нет, я до последнего буду стоять на своём! — крикнул он неизвестно кому. — Если даже изверг замучает меня до смерти, я не скажу, где мои деньги! Не ска-жу!

Затратив на выкрики остатки сил, Халилов лишился сознания. А когда снова пришёл в себя, содрогнулся от ужаса. Он услышал хриплое дыхание склонившегося над собою человека и понял, что пришёл палач и сейчас возобновятся страшные мучения.

— Эй ты, кляча старая, просыпайся! — тряс его за плечо мужчина. — Время пришло для продолжения разговора.

Сибагат Ибрагимович пошевелился.

— Это ты, ублюдок? — хрипло прошептал он.

— Я, кто же ещё, — усмехнулся палач. — Давай поднимайся, мешок с костями! Сейчас мы расстанемся с тобой навсегда. Сечёшь, паскуда?

Он схватил Халилова за шиворот и потащил волоком к выходу из подвала. У лестницы палач остановился, видимо, чтобы перевести дыхание.

Лицо Сибагата Ибрагимовича горело, словно в огне. Он тяжело, прерывисто дышал.

— Ты что собираешься со мной делать, живодёр проклятый? — из последних сил спросил старик. — Чего ты ещё задумал, подонок?

Не дав Халилову договорить, палач натянул на него какую-то одежду и поволок по каменным ступенькам лестницы. Вскоре они оказались в каком-то помещении. Палач зажёг керосиновую лампу и поднёс её к лицу старика.

— Вот и всё, твои мучения закончены, Сибагат, — сказал он с ухмылкой. — Ты победил, а я в проигрыше. И потому я отпускаю тебя.

В голове Халилова всё смешалось. Палач присел рядом на корточки, лицо его было страшно в отблесках лампы.

— Сейчас я завяжу тебе глаза и вытащу на улицу, — сказал он вкрадчиво. — А потом я отпущу тебя на свободу, сечёшь?

— Ты хочешь оставить меня погибать на морозе? — ужаснулся Халилов. — Я же окоченею до утра!

Палач широким жестом обвёл окружающее пространство.

— Зато ты свободен, — сказал он, ухмыляясь. — Ты же об этом мечтал, глупец старый? Ты пожалел денег на своё спасение, так получай то, чего добивался. Ты подохнешь, как собака, под чьим-то забором. А твой капитал так и будет храниться в тайнике, пока на него не наткнётся кто-нибудь сдуру.

— Постой, ты не поступишь так со мной, — хрипло прошептал старик, содрогаясь от ужаса. — Я не могу двигаться без посторонней помощи. Ты же повредил все мои конечности.

— Извини, перестарался, усердствуя, — тихо рассмеялся палач. — Я бы помог тебе, поделись ты со мной своим капиталом, но… Ты решил поступить иначе, так что не взыщи!

— Будь ты проклят, убийца! — прохрипел в бессильной ярости Сибагат Ибрагимович. — Моя смерть ляжет на твою чёрную душу несмываемым пятном.

Мужчина зло посмотрел на него.

— Я не боюсь твоих проклятий, старикашка чертов! Твои грехи потяжелее моих будут. Ты погубил свою сестру и зятя, ты убил племянницу, а я… Я всего лишь отпускаю тебя на свободу живым. Ну а там как Всевышний тебе поможет.

— Как он мне поможет, чего ты мелешь? — возмутился Сибагат Ибрагимович.

— Ты что, веру уже потерял? — ответил с издёвкой палач. — А говорят, что очень набожным был, Коран почитывал?