Летун - Елена Первушина

Когда они наконец покинули Артаву, настроение Аверила несколько улучшилось. Зимой здесь, как и в Аврелии, путешествовали на санях. Из деревни – она назвалась просто и без затей Горкой – прислали двух ямщиков и, оказавшись под меховой полостью, вдохнув запахи сена, заснеженной шерсти и лошадиного пота, Аверил почувствовал, что возвращается в детство.

Башни замка и древние городские стены Артавы долго маячили на горизонте, постепенно темнея и истончаясь, словно вытягивались вверх в тщетной надежде проследить за путниками. Потом они исчезли, и двое саней оказались посреди бесконечной белой равнины, окаймленной темной кромкой далеких лесов под ослепительно синим небом, похожим на перевернутую чашу. Весь день лошадки, склонив набок упрямые головы, месили снег на дороге, но Аверил не мог сказать, насколько они продвинулись вперед – равнина оставалась все той же, сугробы по краям дороги все теми же, засыпанные снегом кусты были как две капли воды похожи один на другой. Чудилось, они выпали в безвременье и скользят в белом морозном тумане ниоткуда в никуда. Разговоры постепенно смолкли. Ямщики, казалось, уснули. Янтэ, просунув руку под полость в неизменный ковровый саквояж, поглаживала Друга. Аверил, перевернувшись на живот, следил за убегающей назад дорогой, которая единственная давала ему ощущение движения. Солнце неторопливо ползло по пологой дуге низко над горизонтом, и от него вверх и вниз тянулись два розовых столба света. Аверил оживился, начал рассказывать Янтэ, что это отражение света в ледяных кристаллах, плавающих в воздухе, но ямщик, услышав аврелианскую речь, сплюнул, и молодой инженер тут же испугался, смутился и замолчал.

Солнце коснулось горизонта, выбросило сноп алых лучей, окрасило кромки низких облаков багрянцем и незаметно стекло вниз. Розовый свет заката быстро мерк, и Аверил уже предвкушал долгую ночную дорогу наперегонки со стаей голодных лесных львов, но тут сани взлетели на высокий бугор над рекой, и внизу замелькали огоньки, запахло дымом, из темноты проступили очертания бревенчатых домов – они наконец добрались.

Родители госпожи Карис – господин Ниин и госпожа Элрин – были сельскими учителями. Их дом ничем не отличался от других домов в деревне и, на взгляд Аверила, больше всего напоминал длинный двухэтажный ангар. На первом этаже выстроились в ряд коровник, свинарник, птичник, амбар с сеновалом и машинный сарай, весь второй этаж представлял собой единую жилую комнату, отапливаемую огромной печью, над которой красовались на полках разные чугунки, мисы, миски и мисочки, жестяной чайник, фарфоровые тарелки и чашки. Большой стол был накрыт белоснежной вышитой скатертью. В дальних углах виднелись три кровати под пологами. В комнате было только два стула – для хозяина и хозяйки. Остальные сидели на сундуках. Единственной новинкой в обстановке комнаты был большой самодельный шкаф с книгами. «В детстве я очень гордилась им, даже когда не умела читать, – рассказывала госпожа Карис. – Мне казалось, что мы особенные люди, раз у нас есть такая особенная вещь».

В комнате было жарко натоплено, потому что хозяйка и ее старшая замужняя дочь Инсанна с утра жарили-парили, чтобы встретить гостей как следует. Хозяин же весело попыхивал трубочкой и ничего не делал – он заранее наварил пива, запек в печке громадный окорок, приготовил свой особый пирог со свининой и мочеными яблоками и теперь наслаждался заслуженным отдыхом, который разделяли с ним домашняя хориха Вьюшка и теленок, родившийся полосатым и за это названный Жирафом.

Янтэ и Аверил как-то сразу влюбились в этот дом, в эту семью и в эту жизнь. И их как-то сразу приняли, обняли, согрели, усадили за стол, принялись наваливать в миски разных вкусностей, подливать в стаканы, расспрашивать о столичных новостях, восхищаться Другом и осторожно гладить его по шерстке. Только Вьюшка не принимала участия в общих восторгах и убежала на печь от греха подальше. А вот Жираф приковылял к столу и тыкался мокрым слюнявым носом всем в руки, пока не получил соленый сухарик. Словом, безотчетная тоска Артавы и холодная нутряная дорожная тоска заснеженной равнины быстро растаяли в тепле этого дома.

Перед сном хозяева повесили занавеси на протянутых под потолком веревках и выделили гостям две спальни. Аверил за ночь несколько раз просыпался – стоило высунуть из-под одеяла пятку, как ее тут же начинал сосредоточенно лизать Жираф. Аверил прятал ногу, лежал несколько минут на спине, глядя в кромешную тьму, слушал дыхание Янтэ, представлял себе, как воздух будет обтекать сконструированный им профиль крыла, и снова засыпал.

* * *

Утром, позавтракав огромной яичницей с салом, все пошли кататься с гор. Мужчины выкатили из сарая большие сани и, взяв за оглобли, потащили на высокий берег реки. Туда сбежались деревенские дети со своими салазками, и началось катание. Ездили всем скопом, парами, поодиночке. Выбирали трассы – одни ровные и гладкие, как скатерть, так чтобы можно было с размаху влететь на противоположный берег, другие – извилистые с трамплинами, так что удержаться на санях было непростой задачей. Соревновались – кто дальше уедет. Переворачивались, падали в хрустящий, подмороженный сверху снег, проламывая тонкую верхнюю корочку и погружаясь в обжигающий холод, кидались снежками, плавали в снежной каше, поднимались в гору, проваливались в снег выше коленей и, наконец, мокрые, шумные и счастливые ввалились в дом.

На этот раз Инсанна привела к бабушке и дедушке четырех своих детей, и в доме до вечера не смолкали детские голоса. Вьюшку совсем затискали, она еле вырвалась из обнимавших ее рук и попыталась укрыться на печи, но оказалось, что там уже обосновался Друг, и бедная хориха выскочила, взъерошив хвост, как щетку, и спряталась под притолоку. Господин Рад тут же смастерил юлу из деревянного кружка. Аверил, не желая отставать, сделал самолетик из бумаги, а затем еще винт и дирижабль. Янтэ показывала фокусы с разрезанной и срастающейся веревкой, Карис угадывала задуманные числа.

Наконец вечером Инсанна с детьми ушли, и все в доме угомонилось.

– Теперь будем строить вертеп, – сказала Карис гостям.

Господин Ниин достал длинные и тонкие ивовые прутья, и женщины натянули на них темный полог с вышитыми белыми звездами. Полог поставили у устья печи, и все забрались под него, вместе с теленком. Хориха и Друг категорически отказались находиться так близко друг от друга, и их оставили в покое.

Сначала господин Ниин велел каждому написать на бумажке, что он хотел бы оставить в прошлом году, и, никому не показывая, сжечь. Затем каждый зажег по свечке и поставил на стол. Потом все пекли картошку в золе, растапливали на свечках сахар и отливали леденцы, пили подогретое вино, смешанное с березовым соком. Потом, когда свечки прогорели, рассматривали получившиеся восковые лепешки при свете огня печи, разглядывали их тени между звезд на пологе и гадали, на что они похожи и что могут предвещать.

Наконец, далеко за полночь, все улеглись спать, и только теперь услышали, как за стенами воет метель.

* * *

Утром хозяева встали до света и спустились на нижний этаж к скотине. Постепенно в окнах забрезжил тусклый серый рассвет – метель так и не утихла. Во дворе уже намело сугробы.