Кодекс разведчика - Сергей Самаров

Басаргин вздохнул…

– Они защитят… – тихо сказал Пулат. – И план правильный… В любом другом случае мы не сможем предъявить бандитам и половины обвинений, которые им можно предъявить, когда они начнут действовать.

– Главное, вовремя вмешаться, – добавил Ангел. – Мы очень постараемся не опоздать…

ОЛЬГА РУСИНОВА,

дочь подполковника в отставке

Я и ночью не плакала. Мы в одной комнате с папой устроились. Он на полу, я на диване. Во второй комнате спецназовцы. Но я не плакала. И не потому, что боялась папу расстроить. Просто… Сама… Зубы сжала, и не хотела себя беспомощной чувствовать… Намеренно закипала, злость в себе будила, возмущение… Чтобы не плакать… Вот так и получилось, что бессильные истеричные переживания мои оборвались резко и бесповоротно, словно я другим человеком стала. Захотела и стала… Эти переживания – конечно, мамино наследство в моей крови. Она тоже могла бесконечно долго переживать и полностью отключаться при этом от всей окружающей жизни. Сама себя день изо дня все больше доводила и изводила, и кончалось это всегда не скоро, только когда все силы у нее уже были на минимуме. Хорошо, что подобное нечасто случалось. Но случалось, и я несколько случаев хорошо помню… Когда бабушка умерла… Когда папу из командировки привезли, и сразу в госпиталь, и не думали, что он выживет… Потом, когда с папой разругались, мама требовала, чтобы он или ушел из семьи, или службу оставил, и папа ушел… Совсем ушел… Тогда мамино состояние тоже долго длилось… Я во многом такая же… Я зануда вообще-то… Однако тоже не всегда… Мне через гены досталось еще и папино наследство – умение взять себя в руки, сконцентрироваться и делать то, что делать следует, когда силы, казалось, полностью кончились. Я про психические силы говорю… Они отдельно от физических существуют… В этом я убедилась… Да и физическими силами можно так же управлять…

Говорят, это чисто мужская черта характера – так брать себя при необходимости в руки. Но она, эта черта, во мне есть, и это, конечно же, хорошо, это порой выручает… Еще когда я спортом занималась, прыжками в воду, я всегда перед прыжком могла сосредоточиться, все силы собрать и выполнить сложный каскад переворотов. Те, кто талантливее меня был, кто на тренировках работал больше и лучше прыгал, так собраться не могли и хуже меня на соревнованиях выступали. А для меня критический момент всегда существовал. Момент концентрации… И сейчас так же – сконцентрировалась и не позволила себе расслабляться, не позволила нервам гулять на просторе. Так другим человеком и стала… Осознанно…

И ночью не плакала… Совсем… Ни одной слезинки не уронила…

Нет, я вовсе не забыла про маму, не забыла про ее такую страшную и неожиданную смерть, но перестала постоянно представлять эту смерть перед собой, потому что жизнь, несмотря ни на что, продолжалась, и мне требовалось защитить себя и помочь папе защититься. Даже больше – папе помочь защититься, чем себя защитить. Он сам так попросил. Конечно, я понимала, что эта его просьба отчасти вызвана желанием меня к жизни вернуть от слез и боли. Мне ведь там, сразу после взрыва, все равно было, жива я или нет… И потом было так же все равно… И надо было найти очень сильную и значимую причину, чтобы меня к жизни вернуть. Причина нашлась очень даже весомая – я не хотела, чтобы и с папой повторилось то, что с мамой случилось… И так уж сложились обстоятельства, что невозможность защититься одному из нас автоматически превращалась в невозможность защититься и другому. И мы с папой и с его помощниками тщательно все спланировали… Казалось, каждый шаг предусмотрели и продумали, хотя все равно это было для меня авантюрой, потому что я не спецназовец, а взялась выполнять работу спецназовца… Но настоящие спецназовцы, как папа сказал, лучшие спецы, меня подстрахуют. Одного из них, самого смешного и самого страшного на лицо, дядю Толю Сохно, папа вообще назвал ходячей легендой, с которым генералы считают для себя за честь за руку поздороваться. Конечно, и для меня это честь, когда тебя такая ходячая легенда охраняет. На него посмотришь, испугаться можно, а как улыбаться начнет, видно, что добрый. Но, наверное, только со своими добрый. Иначе, как я своим непросвещенным умом думаю, в спецназе легендой не станешь… Там со всеми добрым быть нельзя… Если уж и в жизни простой, обыденной, без убийств и спецназа, такого не получается, что же о войне говорить…

Уснуть я никак не могла… Конечно, я думала о том, что будет завтра и как все пройдет… Волновалась… И от страха тоже волновалась… Страшно было… Еще бы, самой себе выбрать роль приманки… Саму себя обречь на такие испытания… Это не папа предложил, это я предложила, и папа согласился, потому что другого пути не виделось… Но опасения оставались… А вдруг что-то сорвется, вдруг что-то не так пойдет? Что тогда со мной будет? Я читала пожелания Аркадия Ильича, высказанные этому Бислану… Представить страшно, если я одна, без поддержки, у них в грязных лапах останусь… Но иначе ничего не получится, иначе их всех не собрать вместе, иначе угроза и для меня, и для папы останется и станет постоянной…

Лучше один раз перетерпеть этот страх, побороть его силой воли, концентрацией, чем долго потом переживать и ожидать самого худшего… Нет, лучше сразу…

С этим я и уснула…

* * *

Несмотря на то что вечером легла поздно и не могла уснуть, утром проснулась рано, вместе с папой, сама – никто не будил меня. Вообще-то я соня непробудная по природе и люблю поваляться в постели. Чтобы выгнать меня оттуда, надо слегка попинать… В этот раз, однако, позволить себе такого не могла. Более того, ходить по квартире хотелось. Бесконечно долго и быстро ходить от стены к стене, от стены к стене, и рукой при этом размахивать, воздух рубить… Странное желание, но так хотелось… Это нервы стали пошаливать в ожидании начала. Но я хорошо знала, что, когда все начнется, нервы придут в порядок, я заставлю их в порядок прийти… Так всегда перед соревнованиями бывало… Сначала волнуешься, а когда себя в руки возьмешь, чувствуешь себя уже нормально…

– Выспалась? – спросил папа.

– Почти и не спала… – Я говорила, как думала, правду, потому что сон мой был беспокойным, и просыпалась я без конца. – Больше ворочалась с боку на бок…

Папа рассмеялся. Оказалось, что я спала так крепко, что не слышала даже, как ушли дядя Толя Сохно и Игорь Алексеевич. Только дядя Саша Кордебалет с папой остался… Я знала, что они должны уйти – план на сегодня обсуждали при мне и вместе со мной, но самого момента их ухода я не слышала, и поняла это только тогда, когда папа рассмеялся.

– Значит, нервы у тебя крепкие… – решил он.

Эх, были бы они в самом деле такими…

* * *

Андрей позвонил в десять часов. Поторопился… Папа так ему и сказал. Встреча-то была на одиннадцать назначена, и папа просил подождать, потому что он сейчас другим занят. Они как раз с Александром Игоревичем с «альфовцами» по спутниковому телефону общались и вносили поправки в подготовленный план. А к одиннадцати и мы на эту встречу пошли. Дядя Саша Кордебалет вышел, как он сказал, на подстраховку. В квартире еще трое остались, что только вчера вечером прилетели из Москвы – Александр Игоревич, дядя Виталий Пулатов и дядя Леха Ангелов…