Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры - Владимир Петрухин

Итак, в контекст легенды включены исторические реалии: не только древнерусские договорные формулы «ряда», но и города, а также имена трех братьев, имеющие отчетливое скандинавское происхождение. Проблема заключается в отборе этих реалий, принципе вычленения главного из общеисторического контекста в древнерусской истории.

Означает ли это, что исторические реалии здесь искусственно «подведены» под традиционную космологическую (или этногоническую) структуру, как подчинена вводная часть «Повести временных лет» и других раннеисторических описаний библейской традиции расселения колен трех сыновей Ноя и т. п.? Возможен ли вообще ответ на этот вопрос, ведь даже «самоописания» и «иноописания», взгляд «изнутри» и «извне», могут привносить совпадающие стереотипы, как, например, универсальное в средневековых описаниях мира деление Земли на три части (Европа, Азия, Африка — Ливия), совпадение преданий о трех братьях в библейской и иранской традиции (Траэтаона/Феридун, три сына которого делят мир), воспринятой многими восточными авторами. По их модели строятся, в частности, восточные сюжеты о братьях Хазаре и Русе (Новосельцев 1965. С. 401), упоминавшиеся западнославянские книжные легенды о Чехе, Лехе и Русе (Великопольская хроника и др.) и т. п. О славянских книжных легендах и о скифской этногонии шла речь во Введении. При этом, конечно, фантастичность для современного исследователя не была фантастикой для составителей средневековых хроник — подобного рода «артефакты» были не чем иным, как главным способом описания, включения в систему и, стало быть, познания новых фактов (ср. выше о венетах в римской традиции, «народе рус» и амазонках сирийской хроники).

Следует отметить при этом, что средневековыми авторами фиксировались и исторические факты, не приводимые ими в систему в соответствии с той или иной традицией, вне прямой связи с космологической моделью, особенно в тех случаях, когда описания ставили иные цели. Эти «факты» и представляют особый интерес для проблемы «история и сага» (см. Гуревич 1973; Джаксон 1993).

Так, одна из исландских королевских саг (точнее — «прядь», фрагмент «Саги об Олаве Святом») — «Сага об Эймунде» — повествует о подвигах варяга-наемника в далекой стране, на Руси (Гардарики). Это главное в ее сюжете, как и в сюжетах других подобных саг. И здесь не обошлось, как указал Тиандер, без мотивов переселенческого сказания: Эймунд — один из трех сыновей мелкого норвежского князька — бежит от преследования конунга Олава; число его дружинников — 600 (кратно трем). Так же варяг Шимон во второй половине XI в. бежит от преследований своего родича Якуна на Русь «со всем домом своим, около 3000 душ» — ПЛДР, XII в. С. 418) и т. п.[129]

Исторический фон, к которому приурочены подвиги Эймунда, близок к тому, что мы знаем о русской истории начала правления Ярослава Мудрого (Ярицлейва саги), у которого Эймунд оказывается на службе. Русь, согласно саге, поделена между тремя сыновьями Вальдамара (Владимира Святославича): Ярицлейв правит в Хольмгарде-Новгороде, старший брат Бурислейв/Бурицлав — в Кэнугарде-Киеве, где, как известно по русским источникам, сидел старший сын Владимира Святополк; им был убит младший брат — будущий святой князь Борис, чье имя сопоставимо с именем Бурислейв. Здесь начинается область догадок, ибо имя Бурицлав/Бурислейв сходно и с именем тестя и союзника Святополка в борьбе с Ярославом — польского князя Болеслава. Важнее для нас, однако, что сага делит Русь на три части, принадлежащие трем братьям, и третий правитель — Вартилав-Брячис-лав — княжит в Палтескья-Полоцке. Правда, Брячислав был не братом, а племянником Ярослава, но в русском княжеском братском роде это различие считалось относительным[130]. Варяги действительно принимали участие в княжеских распрях на стороне Ярослава. Распределение земель после усобиц изображено сагой тенденциозно: после гибели Бурислейва Киев переходит не Ярицлейву, а Вартилаву, сам же главный герой — Эймунд получает Полоцк (ср.: Рыдзевская 1978. С. 89–104; Джаксон 1994. С. 87 и сл.).

Получение Эймундом третьего центра Руси сближает этот мотив саги с мотивами переселенческих сказаний и даже с практикой распределения добычи в эпохе великого переселения народов. Тернарная структура деления страны или войска актуализировалась как раз в контексте переселенческих сказаний, как показал еще К. Тиандер: призванные в Британию два вождя саксов прибыли на трех боевых кораблях — сказание сохранило традиционное членение саксонского войска. Захваченные области Британии также были разделены на Эстсакс, Сутсакс и Мидельсекс (Ненний. История бриттов 46, с. 184). Ближайшую аналогию представляет готское переселенческое сказание у Иордана (О деяниях гетов, 94): на трех кораблях готы во главе с Беригом вышли из загадочной прародины Скандзы и добрались до материка, разделившись на остроготов, везеготов и гепидов.

Вероятно, сходная традиция сохранилась и в варяжской легенде, кроме того, в тех рассказах о трех видах руси, которые слышали от русских купцов арабские авторы, о выплате Ярославом трети собираемых с новгородской земли доходов варягам и т. п. Этот устойчивый тернарный мотив переселенческих сказаний связан, очевидно, не только с универсальными космографическими и социальными схемами (вроде трехродовых союзов и т. п. — Мисюгин 2009); дело также в том, что переселившиеся на территорию империи племена, получавшие статус федератов, получали и право на одну треть заселенных земель (или доходов с них) и две трети хозяйственного инвентаря (tertiatio, см. Петрухин 2008; Прокопий. Война с готами. I, 5, 8, 16). В русской традиции на три части делилась и дань, получаемая, согласно раннему летописанию, Ольгой и Ярославом Мудрым (см. далее).

На основании фактических неточностей — разделения Руси в Эймундовой саге — можно было бы отнести ее известия к вымыслу, способствующему возвеличиванию скандинавского героя, если бы не особая роль в истории Руси конца Х — первой половины ХI вв. именно Полоцка, наряду с Новгородом и Киевом. В окраинном «кривичском» Полоцке до подчинения его Владимиром Святославичем, правит норманн Рогволод, Владимир оставляет его в «отчину» насильно взятой в жены Рогнеде Рогволодовне и старшему сыну Изяславу. Это был естественный правовой акт — Рогнеде было возвращено ее вено, после того как Владимир вступил в христианский брак с царевной Анной. Но, по летописному преданию, подученный матерью младенец Изяслав вступился за Рогнеду, подняв оружие против отца. С тех пор «Рогволожи внуки» — потомки Изяслава, комментирует киевская летопись (ПСРЛ, т. 1, стб. 300–301), «мечь взимають» — претендуют на наследие потомков Ярослава, то на Новгород, то на Киев. В Полоцке, как в Киеве, а затем и в Новгороде, строится храм Святой Софии.