Small World, или Я не забыл - Мартин Сутер

— А с человеческой?

— С человеческой, конечно, все это очень трагично. Для обеих сторон.

— И ты даже не представляешь насколько, пока я не разделаюсь с вами.

— Чем ты угрожаешь теперь?

— Публикацией, — Симона встала. — Скоро ты сможешь прочесть в мельчайших подробностях об этой мерзкой истории в любой бульварной газетенке и будешь слушать об этом с утра до вечера на всех радиоволнах в этой стране, пока тебе не станет тошно от самого себя.

— Что ты хочешь?

Симона села.

Траурная панихида состоялась только через неделю после смерти Эльвиры Зенн. Столько времени потребовалось, чтобы провести эту церемонию как должно, в соответствии с их положением в обществе и учитывая деловое расписание экономической, политической и культурной элиты.

На площади перед кафедральным собором столпились серьезные люди в торжественном траурном облачении. Большинство из них знали друг друга. Они молча кивали в знак приветствия. Если подавали руку, то делали это как бы без особой радости, чтобы кто не подумал, что печальная судьба Эльвиры Зенн оставила их равнодушными. Стояли маленькими группками и разговаривали приглушенными голосами. Муниципальная полиция следила за тем, чтоб посторонних не было.

На потупленные головы собравшихся обрушились тяжелые удары колокола. Траурное общество медленно пришло в движение и направилось к собору. У входа шествие несколько застопорилось, а потом равномерно растеклось по голым жестким скамьям. Все смиренно готовились провести здесь ближайшие полтора часа.

Ряды заполнялись с двух сторон: спереди — членами семьи, друзьями, близкими знакомыми, сзади — партнерами по деловым связям, представителями общественности, политиками, бизнесменами и прессой. Обе группы сливались и смешивались в среднем нефе, а проходы забивались теми, кто спешил и потому стремился держаться поближе к выходам, чтобы не терять потом зря времени.

Пока по всей форме и с подобающими почестями поминали усопшую, не забывая помянуть и Шеллера, пытавшегося спасти Эльвиру и пожертвовавшего своей жизнью, сидевшие впереди напряженно вглядывались в море цветов, стараясь прочесть надписи на шелковых лентах. Остальные же были заняты своими мыслями. Никто, кроме доктора Штойбли, ничего не знал о шести ампулах инсулина «U 100», пропавших из холодильничка Эльвиры Зенн.

Когда Симона смогла наконец уйти с соборной площади, сквозь облака проглянуло солнце. Весна напомнила о себе, и мир явно вознамерился забыть Эльвиру Зенн.

Симона вернулась с поминок (ее непременное присутствие было частью достигнутого с Кохами соглашения) в гостевой домик, и там ее ожидал сюрприз.

— Идите скорее, господин Ланг приготовил для вас подарок, — встретила ее Жозе-лин Жобер.

Симона сняла пальто и прошла в гостиную, где Конрад с недавнего времени опять проводил часть своего времени и даже снова начал есть после того, как сестра Ранья спасла ему жизнь своим миндалем в медовом сиропе. Сейчас он сидел за столом и рисовал. Врач взяла со стола листок и протянула его Симоне. Это была серо-голубая акварель под названием «Дом для снежснежков в мае». Но теперь внизу еще стояло: «Симоне».

— Спасибо большое, Кони, это чудесно. Но только кто такая Симона? Кони посмотрел на нее сочувственным взглядом.

— Да это же ты!

На следующий же день прибыл О'Нейл. Три часа подряд он изучал вместе с Кундертом видеозапись последних занятий трудотерапией, после чего убедился, что врач не обманывала. А тогда это означало только одно: Конрад Ланг усвоил не так давно новое для себя имя и теперь сумел вспомнить его.

После обеда, в привычное время, Симона опять принялась рассматривать с Конрадом фотографии. На сей раз все четыре альбома подряд. Включая те три, на которые он давно уже больше не реагировал. Все воспоминания о заснятых на них событиях его жизни были стерты из его памяти.

Но когда она дошла до самого первого альбома, взяв его в руки последним, и показала на первое же фото — молодую Эльвиру в зимнем саду, — он с упреком сказал ей:

— Фройляйн Берг. И вчера еще ты знала об этом.

В этот вечер весь персонал гостевого домика устроил вечеринку. Лючана Дотти приготовила шесть различных pasta', а Симона сходила на виллу в винный погреб и принесла оттуда восемь бутылок «Chateau d'Yquem» 1959 года — величайший раритет, поскольку бутылки эти закладывались еще Эдгаром Зенном.

— За РОМ-55, — поднимал каждый раз тост Ян О'Нейл, стоило Лючане наполнить бокалы.

— А может, лучше за инсулин, — подтрунивал над ним Петер Кундерт.

— Или за миндаль в медовом сиропе, — добавляла сестра Ранья.

Петер Кундерт уходил последним. Симона провожала его до дверей, они стояли и долго целовались.

Хотя в памяти Конрада Ланга отсутствовали целые периоды его жизни, но с помощью интенсивной тренировки удалось все же частично заново организовать приобретенные им в прошлом знания и восстановить его адекватное отношение к окружающей действительности. Ему пришлось снова учиться управлять процессами движения, сначала простейшими, потом более сложными.

Через несколько месяцев он уже мог вставать без посторонней помощи, умываться, бриться и одеваться. Хотя последнее получалось не всегда удачно. Чем больше он учился, тем скорее многое возвращалось само по себе. Все шло так, как это и представляли себе в самых своих радужных мечтах О'Нейл и Кундерт.

Многое было погребено в провалах памяти, но все время всплывали какие-то обрывки воспоминаний, словно кусочки пробки, застрявшие где-то глубоко-глубоко в морских водорослях, опутавших его мозг. Гостевой домик виллы «Рододендрон» превратился в международный центр по проблемам изучения болезни Альцгеймера. И Конрад Ланг стал его неоспоримой звездой.

В июне брак между Симоной и Урсом Кохом был расторгнут.

В июле Симона родила девочку и назвала ее Лизой.

В сентябре, в один из последних теплых летних вечеров — пахло свежескошенным газоном, и далеко внизу блестели на воде веселые огоньки вилл на другом берегу озера, — Конрад Ланг, окрыленный хорошим настроением, сел в гостиной к инструменту. Он поднял крышку и опустил правую руку на клавиши. Извлек первый звук, сыграл несколько аккордов и с опаской повел правой рукой мелодию ноктюрна Фридерика Шопена No 2 сочинение 15, фа-диез мажор. Сначала неуверенно, потом все свободнее и смелее.

Когда сестра Ранья тихо вошла в комнату, он улыбнулся ей счастливой улыбкой. И попробовал привлечь левую руку. Левая рука сначала принялась аккомпанировать правой. Потом немножко отстала, передохнула несколько тактов, снова догнала правую, отобрала у нее мелодию, повела ее дальше сама, перебросила затем назад правой, короче, опять повела себя как самостоятельное и притом своенравное существо…