Великий поворот. Как Америка отказалась от свободных рынков - Тома Филиппон

работников между банковскими регуляторами США (как федеральными, так и на уровне штатов) и частным сектором. Мобильность работников в частном секторе достаточно высока, они постоянно переходят с одного рабочего места на другое, теряют работу и находят новую. Работники, переходящие из одной фирмы в другую, составляют от трети до половины всех новых сотрудников. Существуют также значительные потоки между финансовыми регуляторами и частными фирмами. В среднем каждый год около 5 % сотрудников государственных учреждений переходят на работу в частный сектор и примерно такой же поток идет в обратную сторону. Таким образом, общие валовые потоки составляют около 10 % в год. В частном секторе общие валовые потоки составляют, как правило, от 20 до 25 % в год (например, согласно данным Текущих исследований народонаселения). Следовательно, потоки между регулирующими органами и частным сектором составляют от трети до половины потоков между внутри частного сектора, но со временем они увеличиваются. Регулирующие органы сталкиваются с проблемой удержания сотрудников, особенно самых талантливых.

Проблема вращающихся дверей заключается в том, что это явление может привести к захвату регуляторов. Захват может быть прямым (quid pro quo) или интеллектуальным (идеологическим). Харис Табакович и Томас Воллманн (Tabakovic and Wollmann, 2018) находят доказательства прямого захвата в области регулирования патентов. Используя подробные данные Ведомства по патентам и товарным знакам США, они обнаружили, что патентные эксперты выдают больше патентов тем фирмам, которые позже нанимают их или существует большая вероятность такого найма. Эти фирмы также пользуются лучшей защитой интеллектуальной собственности. Это может отражать некоторую форму обмена информацией, но Табакович и Воллманн также обнаруживают, что подобные дополнительные патенты характеризуются более низким качеством, если судить по тому, что они реже упоминаются в последующих патентных заявках.

Явление вращающихся дверей существует и в Европе. Жозе Мануэль Баррозу, бывший председатель Европейской комиссии, подвергся критике, когда перешел в Goldman Sachs в 2016 году, всего через два месяца после обязательного для руководителей такого ранга перерыва. Четверо из пяти бывших руководителей директората Европейской комиссии по финансовому регулированию с 2008 по 2017 год перешли на работу в компании финансовой отрасли или лоббистские фирмы, которые их представляют (Vassalos, 2017)[74].

Вместе с тем представляется, что те европейские органы, которые отвечают за развитие конкуренции, подвержены эффекту вращающихся дверей в меньшей степени. Взглянув на данные по вращающимся дверям за последние десять лет, можно обнаружить восемнадцать случаев, связанных с финансами, и только четыре случая, связанных с Генеральным директоратом по конкуренции. То же самое относится и к национальным антимонопольным службам в Европе. Возможно, их сотрудники преданы своему делу. В соответствии с нашей теорией, антимонопольное лоббирование играет меньшую роль в ЕС (по крайней мере, играло до настоящего времени), и вращающиеся двери встречаются реже.

Сохранится ли особое положение Европы?

За последние двадцать лет в США произошли разительные изменения в финансировании политических кампаний. В своем обзоре 2003 года Стивен Ансолабехер, Джон М. де Фигейредо и Джеймс М. Снайдер-младший (Ansolabehere, de Figueiredo and Snyder Jr., 2003) задаются вопросом, почему в политике так мало денег:

Представляется, что академические исследования и общественные обсуждения пожертвований на кампании преимущественно исходят из ошибочных предположений. Расходы на предвыборные кампании, измеряемые как доля ВВП, очевидно, не увеличиваются. Большая часть денег на политические кампании поступает не от групп интересов, а от отдельных доноров… Кажется неправильным рассматривать взносы на кампанию как способ инвестирования в политические результаты… Поскольку политики могут легко собрать средства на кампанию от частных лиц, рентоориентированным донорам не хватает рычагов для извлечения значительных частных выгод из законодательного процесса.

Существует соблазн сравнить это утверждение с предсказанием о «постоянном высоком плато» биржевых цен, которое Ирвинг Фишер сделал в октябре 1929 года[75]. Однако справедливости ради надо отметить, что Ансолабехер с соавторами не претендовали на то, чтобы предсказывать будущее, как это делал Фишер. Скорее, они обдумывали общепринятые представления своего времени и, основываясь на своей интерпретации фактических данных, предложили переориентировать исследования, сместив акцент с рентоориентированных доноров.

С тех пор многое изменилось, и Луиджи Зингалес, экономист из Чикагского университета, в своей статье 2017 года стал выражать беспокойство о дьявольской петле между экономической и политической властью (Zingales, 2017). Фирмы могут использовать свою экономическую власть для приобретения политической власти, а затем они могут использовать свою политическую власть для предотвращения конкуренции и появления новых участников рынка. Зингалес показывает, что эта история не нова. В XV веке династия Медичи из Флоренции использовала свои финансовые отношения с Римской католической церковью, чтобы приобрести политическое влияние. Будут ли Соединенные Штаты больше похожи на Флоренцию позднего Cредневековья или на открытое общество?

Один из самых удивительных фактов, которые я обнаружил, проводя это исследование, заключается в том, что большинство рынков ЕС свободнее, чем их американские аналоги. Как объясняет Марио Монти, бывший комиссар ЕС: «В политике конкуренции, например, ЕС охватывает не только антимонопольное законодательство, но и контролирует, сколько помощи государство может предоставить бизнесу, а также обеспечивает другие формы надзора за тем, как национальные правительства вмешиваются в работу экономических и финансовых рынков».

Одна из причин слабости конкурентной политики в США заключается в том, что ее рамки устарели. Эту политику проводят два федеральных агентства с пересекающимися компетенциями и противоречивыми целями, а также пятьдесят генеральных прокуроров штатов. Напротив, Европа модернизировала свою конкурентную архитектуру в 2004 году. Национальные дела передаются национальным органам по вопросам конкуренции под эффективным надзором Европейской комиссии.

Другая причина слабой политики в области конкуренции заключается в том, что в США регулирующие органы находятся под прямым влиянием избирательного цикла. Европейская административная система лучше защищена от политического давления.

Как мы видели, одной из главных целей тех, кто спонсирует американских политиков, является изменение правил, регулирующих государственную помощь компаниям и государственное вмешательство в работу рынков. Отсюда возникает вопрос, сохранится ли в европейской политике относительная изоляция от влияния денег? По этому поводу существует два мнения – пессимистичное и оптимистичное.

Пессимистическая точка зрения состоит в том, что институтам просто требуется время, чтобы стать коррумпированными, но в конечном итоге это происходит. Поэтому Европа движется по пути США, только с десятилетним отставанием. Генеральный директорат по конкуренции все еще новый и сильный орган, но это ненадолго.

Согласно оптимистичному представлению, удача европейцев заключается в том, что они создали более независимые, чем кто-либо мог себе представить, институты и это их качество сохранится. Большая часть исследований институтов показывает, что они имеют долгосрочные последствия и собственную жизнь, поэтому я склоняюсь ко второму, более оптимистичному лагерю. Однако данное положение не гарантированно и не является поводом для самоуспокоенности.

Часть IV

Углубленный взгляд на некоторые отрасли

В первых трех частях данной книги был представлен широкий анализ эволюции экономики и политики в Соединенных Штатах за последние двадцать лет. Свою позицию я могу обобщить при помощи трех