Пламя Магдебурга - Алекс Брандт

Он замолчал. Его правая рука с побелевшим, стиснутым кулаком устало опустилась вниз.

– Теперь решайте, – тихо сказал он и медленно, не глядя ни на кого, вышел из зала.

* * *

Спустя четверть часа собрание завершилось, и все стали расходиться по домам. Дождь перестал, и на пустой, поблескивающей от воды площади приветливо золотилось теплое майское солнце.

– Ну, что скажешь? – спросил Хойзингер, проворачивая в замке тяжелый, кисло пахнущий железом ключ. Они выходили из ратуши последними. – Кто бы мог подумать! Первый раз прийти на собрание и устроить такое! Ты еще не жалеешь, что дал согласие на помолвку?

Он вынул ключ, для верности тронул запертую дверь ладонью, и они спустились по ступеням крыльца вниз, на сохнущие камни мостовой.

– Что молчишь?

– А что толку говорить, Стефан? Большинство проголосовало против. Думаю, через некоторое время он и сам поймет, что… погорячился.

– Ты так думаешь? А мне кажется, что молодой Эрлих еще покажет себя. Сказать по правде, Карл, его слова были убедительнее твоих. И, видишь, многим запали. Ну-ка, посмотрим, – он вынул из-за пазухи сложенный вчетверо лист, – сколько их здесь? Семнадцать. Чертова дюжина и сверх того еще четыре. Неплохо, правда? Семнадцать человек. И заметь: Эшер тоже подписался, вот они, его каракули. Чертов болван… Нет, нет, тут все не так просто. Маркус не только из-за отца начал этот разговор. Здесь что-то другое, нехорошее что-то. И если ты меня спросишь, я скажу тебе, что именно. Ему нужна власть, Карл. Не знаю, хочет ли он запрыгнуть на место Якоба или же сразу на твое. Но метит он высоко, в этом я не сомневаюсь. Ему важно не дороги завалить, а получить под свое начало людей при оружии. И вот тогда он будет разговаривать с нами по-хозяйски. Уже не просить будет, а приказывать. Видел, как его слушали? Петер Штальбе так просто разинул рот, будто перед ним прочли Нагорную проповедь. Попомни мои слова, Карл: если мы дадим Маркусу то, что он просит, он станет хозяином города.

– Ты преувеличиваешь, – покачал головой Хоффман. – Из-за смерти отца он потерял голову, вот и всё. Хотя, признаюсь, мысль о том, чтобы перекрыть дороги, кажется мне разумной. Скажу больше: если бы он не начал этот дурацкий разговор про нападения на солдат, думаю, мы могли бы принять такое решение. И я поддержал бы его.

– Поддержал? Святый Боже, Карл, не говори так! Ты – один из немногих здравомыслящих людей в этом городе и не уподобляйся Фридриху Эшеру. Рубить деревья, заваливать дороги… Чем это обернется для нас? Маркус об этом не думает, не хочет думать. Ему сейчас нужно произвести впечатление, потянуть других за собой, стать вожаком. А вот нам с тобой – хотя бы нам двоим, коль скоро рассчитывать ни на Хагендорфа, ни тем более на Эшера в таких делах не приходится, – надо крепко обо всем поразмыслить, заглянуть вперед. Если мы отрежем себя от Магдебурга, отсечем последние возможности для торговли, это будет гибель для Кленхейма.

Они миновали площадь и шли теперь по Липовой улице. Горожане, попадавшиеся им навстречу, почтительно приподнимали шапки.

– Люди плохо представляют себе истинное значение и важность торговли, – продолжал Хойзингер. – Не понимают, что без нее Кленхейм навсегда остался бы маленькой охотничьей деревушкой, которой когда-то был. Посмотри вокруг – скольких людей может прокормить эта земля? Сотню, не больше. Так и было, пока архиепископ не разрешил нам поставлять свечи для нужд магдебургских церквей. С тех самых пор и началось наше процветание, Карл. С тех самых пор торговля стала приносить нам больше, чем приносила земля. Поройся в своей богатой памяти, и ты вспомнишь, как это было. Вместо крохотной часовенки в Кленхейме построили собственную церковь. Построили ратушу, здание цеха, конюшню, мельницу, амбар, сторожевые башни. И все это – на свечные деньги. Что был Кленхейм? Убогая маленькая деревушка в лесу, два десятка хижин. Чтобы окрестить ребенка, надо было отправляться в Магдебург или Гервиш. А теперь? Город! Маленький, но город, шесть дюжин дворов. Дома не чета прежним, высокие, почти каждый со своим садом. Мастерские, огороды, пасека и сколько всего еще. Кленхейм – город ремесленников. Лишить нас торговли – то же самое, что подрубить корни, питающие дерево. Некоторое время дерево простоит, но потом все равно засохнет, сгниет изнутри. Без торговли с Магдебургом нам не прожить.

– Не вспоминай про Магдебург, Стефан. Что толку цепляться за старое?

– Вот-вот, – сокрушенно покачал головой казначей. – И твой Маркус говорит о том же. «Приверженность старым порядкам…» Может быть, ты и прав, я цепляюсь за старое. Но что еще остается? Человек, которого вышвыривают из собственного дома, тоже будет цепляться, да еще как. И не потому, что глуп, а совсем наоборот. Я цепляюсь за старое? Да, потому что в нем, в этом старом, был разум, были законы, была честность. А что мне предлагают взамен? Потрошить чужие карманы? Убивать, чтобы прокормиться? Нет, Карл, я буду цепляться, буду до последнего, до тех пор, пока есть надежда, надежда вернуть себе то, чем мы владели когда-то. Не знаю, сможет ли Магдебург возродиться из пепла и как скоро это произойдет. Но мы должны ждать этого, ждать, как второго пришествия. Кленхейма нет без Магдебурга, понимаешь?! Торговля связывает нас вместе, как пуповина связывает мать и дитя. Стоит разорвать эту связь…

Он не договорил и лишь обреченно махнул рукой.

Они повернули на улицу Адальберта Святого, на которой находился двухэтажный дом Хоффманов. Тающий от собственного тепла солнечный диск медленно плыл с юга на запад.

– Ты не хочешь понять меня, Карл, – тихо произнес казначей. – Ты уже смирился с тем, что происходит вокруг, и думаешь, как бы побыстрей приспособиться к этому хаосу. А я не желаю мириться! Не желаю идти на поводу у горлопанов, которые хотят превратить Кленхейм в разбойничье логово. Разве это возможно, разве это правильно? Разве грабежом можно что-то создать?! Германия создана трудом, Карл. Трудом и торговлей. Господь благословил эту землю, он дал ей судоходные реки и морское побережье. Рейн и Дунай, Везер и Регниц, Эльбу и Неккар… Сколько городов выросло на этих берегах, сколь славными и богатыми они стали! Кельн, Нюрнберг, Франкфурт, Любек, Бремен, Магдебург, десятки и сотни других… Труд создал их богатство, торговля сделала его востребованным и умножила тем стократ. Германия – это города. Города, связанные между собой кровеносными сосудами рек, вереницами кораблей и груженых повозок. Города, которые давали взаймы кайзеру и снаряжали для него войска. Города, из которых проистекало могущество и богатство Империи. Города, перед чьей силой склонялись и чьей дружбы искали многие европейские государи… Господи Боже, зачем Фердинанду нужно было уничтожать это все?! Резать торговые пути, накладывать контрибуции, разорять постоями и грабежами целые земли, уничтожать ту основу, на которой покоится его власть… Впрочем, неважно. Пусть кайзер окончательно лишился рассудка. Пусть хоть всю Германию теперь захватило безумие – разве мы должны поддаваться ему? Мы должны быть верными собственным правилам, Карл. Только в них можно найти опору. Или ты считаешь иначе?

Но бургомистр только пожал плечами и ничего ему не ответил.