Дочери аптекаря Кима - Пак Кённи

Все три женщины горько усмехнулись, услышав такие слова.

— В конце концов, когда наладятся ваши дела-то? — не унималась Юн.

Ёнок отвернула свое красное от сыпи лицо.

Ханщильдэк ответила вместо нее:

— Вот уже третий год нет прибыли. Кажется, что Гиду один только и старается, чтобы исправить дело. Не раз он предлагал Киму свернуть дело, но разве может кто справиться с его упрямством? Он все на своем стоит, чтобы увидеть конец всему. Не могу его понять…

— Несчастный упрямец, — снова зацокала языком старушка Юн.

— …Есть кто-нибудь?

За разговорами женщины и не заметили, как во двор вошел незнакомый парень, и они одновременно оглянулись на него.

— Кто вы? — подобрав свою юбку, вышла из комнаты Ханщильдэк.

Перед ней стоял приземистый незнакомый парень лет тридцати в старой шляпе.

— Я по поручению матери Донхуна.

— Ёнсук?

— Да.

— Ну, присядьте тогда.

Парень снял свою шляпу, положил ее на пол и сел.

— С чем пожаловали? По-моему, Ёнсук никаких дел с нами иметь не желает.

— Мне кажется, матушка, что вы были очень обижены в прошлый раз…

— Что? Да кто ты такой?

— Вы меня не знаете? Извините, я не представился. Я работаю в доме вашей дочери секретарем. Зовите меня просто — секретарь Бан. А родом я из Пусана, — парень хитро прищурил глаза и как-то по-женски рассмеялся. По его старой сумке все догадались, что перед ними ростовщик.

— Ну и стерва же Ёнсук! Задумала в деньги поиграть, аж ростовщика послала! — с возмущением вспыхнула Юн.

— Это не женское дело, разве может госпожа одна справиться с ним? Должны же при ней быть подобные мне посыльные… Хе-хе, — косо посматривая на женщин, сказал парень.

— Ну, говори, зачем послан-то?

Парень порылся, шурша бумагами во внутреннем кармане костюма, выложил какой-то конверт и подвинул его в сторону Ханщильдэк:

— Я пришел передать вам это. Госпожа просила.

— Да что ж это такое? Я ослепла уж совсем, читать не могу.

— Это не письмо, а деньги.

— Деньги?

— Взгляните.

Ханщильдэк открыла конверт и достала содержимое — купюру в одну сотню вон.

— Это мне?

— Да, вам от госпожи. Как бы дурна ни была наша госпожа, все равно она ваша дочь. Хе-хе-хе…

И откуда он только знал все подробности, чтобы так красноречиво говорить. Ханщильдэк вложила деньги обратно в конверт и задвинула его парню под колени. Тот игриво посмотрел на нее и спросил:

— Ну зачем же вы так?

— Вам знать не надо. Идите и верните, — строго приказала Ханщильдэк.

Ханщильдэк, давая парню понять, что ей больше не о чем с ним говорить, повернулась к Юн. Но Юн и Ёнок все еще смотрели на этот конверт.

— Эх, воля ваша. Так и передам тогда, — парень, лукаво улыбаясь, положил конверт во внутренний карман, надел шляпу и вышел.

Когда он вышел, женщины, не смея поднять глаз друг на друга, не отрывали взгляда от земли. Первая заговорила Юн:

— Приняла бы лучше. Тяжело же вам, и Ёнсук старалась. Несмотря на свой тяжелый характер, поступила великодушно… — с сожалением произнесла старушка Юн. Она не знала, что Ханщильдэк и Ёнок были в доме Ёнсук и просили у нее милостыню.

— Обогатит она меня, что ли? Что есть деньги, что их нет, этим наше положение не изменишь.

Ёнок, обратив свой взгляд на далекие горы, прошептала обветренными губами:

— Мам, ты правильно сделала.

В середине сентября осеннее небо очистилось до самых высот. Нежно дул ветерок, слегка шевеля траву и деревья. Прекрасно дополняя панораму города, за каналом Пандэ гордо возвышалась гора Ёнхвасан. Казалось, что ее вершина достигла небес. Склоны гор начали наряжаться в желтые и красные осенние цвета. Море стало кристально-синим. Одинокий паром, покачиваясь на волнах, медленно пересекал залив.

— Может, нам тоже поплыть на пароме? — спросила Ханщильдэк, обращаясь к Юн.

— Да нет, лучше пойдем через туннель, а по пути почтим и Будду.

Две пожилые женщины, одетые в простую одежду, неторопливым шагом семенили по дороге, шурша шелковыми юбками. Они спустились в туннель, проходящий под морским дном, и некоторое время шли по нему. Туннель резко повернул налево, и поступающий извне свет померк. Женщины оказались в кромешной темноте.

— Видно, свет отключили, — голос старушки Юн, гулко отразившийся от бетонных стен, подхватило эхо, которое понеслось все дальше и дальше в глубину туннеля.

— Свет не погас. Вон там есть еще одна лампа.

Вдали на потолке женщины разглядели тусклый свет лампы. Старушки взялись за руки и, нащупывая дорогу впереди себя, стали продвигаться вперед. Вода хлюпала у них под ногами. Хотя насос и откачивал воду из туннеля, она никогда не высыхала, и в туннеле было очень влажно.

— Хвала Будде! — с мольбой произнесла гулким голосом старушка Юн, — послушай-ка.

— Чего?

— Когда мы умрем, наши души тоже будут проходить по такому темному туннелю?

— Наверно.

— Мне кажется, что дорога на тот свет точно такая же, как в этом туннеле… Хвала Будде! Хвала Будде…

Привыкнув к темноте, женщины отпустили руки и пошли самостоятельно, читая вслух буддистские молитвы.

— А знаешь, еще что? — заговорила Юн.

— Что?

— Нам с тобой уже немного осталось. Пришло время и нам готовиться к следующей жизни, пришло время очистить нашу душу. Но позволит ли нам это жизнь? Ц-ц-ц… Когда мы только успели постареть? Для чего я прожила эту жизнь? Как грустно…

— И вы тоже грустите и сожалеете о прошлом? — поинтересовалась Ханщильдэк.

— Конечно. У богача своя грусть, у бедняка, который прожил жизнь в хижине, своя. Есть ли кто на свете, кто бы не грустил?

— Если уж вы грустите, тогда что мне остается?

— Когда приходит человеку время уходить с этой земли, он уходит с пустыми руками, совершенно нагой. И зачем он, спрашивается, столько жил, страдал и мучался?

— Говорят же, что на этом свете мы расплачиваемся за грехи нашей прошлой жизни…

Женщины снова начали читать молитвы. Так они прошли весь туннель и вышли на ровное, залитое ослепительным светом пространство. К храму Ёнхваса белой узкой ниточкой вела дорога. Слева на прибрежных полях работали крестьяне. Несколько ребятишек выкапывали ракушки на берегу моря. Земля вся была покрыта опавшими листьями. Осень достигла и гор. Меж оголенных деревьев в лесу мелькала похожая на бурундучка детская фигурка, собирающая желуди.