Я назову твоим именем сына - Ирина Шолохова

его тоненький мальчишеский голосок. Неподалеку стоял маленький, щупленький парнишка из его отряда, расчёсывая вспухшие на ногах волдыри от крапивы.

— Чё те надо? Покоя от вас нет! Ни днём, ни ночью! Навязались вы на мою голову! Ну, чё те?

— Мы в Дартс играть будем? Обещал же? Мы тебя уже давным-давно ждём! А тебя всё нет и нет!

— А вы прям маленькие! Груднички совсем! Без мамки с папкой никуда! Так что ли?

— Сам сказал, играть будем, а сам не приходит, — пробубнил под нос мальчишка, продолжая неистово расчёсывать ноги.

— Ты чё делаешь, охламон! Кожу до крови сдерёшь, потом дрянь какая-нить пристрянет, в больницу повезут. Кончай чесаться, точно шелудивый пёс.

— Если чешется! Крапивой ужалился!

— Натри сухой землёй, зуд утихнет. И ребят собери, счас играть будем! Навязались вы на мою седую голову!

— Все уже ждут, когда ты придёшь!

— А без меня ну, никак нельзя! Да? — язвительно согнулся над парнишкой Максимилиан. — Сами мы не местные, отстали от поезда! Да?

Мальчишка часто-часто заморгал:

— Дак, Дартс-то у тебя! У нас его нет, как мы играть будем?

— Ладно, иди уже! — коршуном взвился Максимилиан, — не беси меня! С белым флагом он пришёл на переговоры! Иди! — прикрикнул он, стараясь придать голосу строгость, — счас приду! Да ноги землёй натри, не расчёсывай!

— Ладно! — крикнул мальчишка уже на бегу.

«Придётся заняться своими прямыми должностными обязанностями! — произнёс вслух Максимилиан, грустно мотнул лохматой головой, — эх, Рита-Риточка-Ритуля! Девчоночка ты моя ненаглядная! Ну, зачем ты связалась с ним? Или не связалась? А?» — он оглянулся по сторонам — нет ли свидетелей его разговора с самим собой. Слава богу — вокруг никого не было. Максимилиан озабоченно посмотрел, сколько время осталось до обеда — совсем ничего. Быстренько поиграть с ребятами в Дартс, пока есть время. Пообещал и совсем забыл. «Во всём виновата любовъ!» — снова произнёс он вслух и пошёл к ребятам из отряда.

***

Неистово, захлёбываясь, точно торопясь наверстать упущенное время, заиграл горн, призывая на обед!

— Чтоб тебя! — выругался Максим, «подпрыгнув» от резкого звука. В животе требовательно заурчало. Жутко захотелось есть, нет, не есть, а жрать! Любовь — любовью, а кушать хочется всегда! «Подожду её после обеда. Поговорим, объясню что к чему! — он решил не откладывать разговор на вечернее время, нехорошо было на душе — муторно, противно. Ещё пришлось Максимилиану обо всём рассказать, чтобы «отвял» от Марго. Никак не успокоится!»

Он пошёл в столовую, сел на излюбленное место — оттуда хорошо видно входящих. Отряды один за другим заходили в столовую, в сопровождении вожатых и воспитателей. «Не её отряд! — отмечал про себя Максим, — снова не её! И этот отряд не Марго! А, вот и её ребята появились, озорники, замордовали, бедненькую девочку! Ну, где же она?» Марго среди них не было. «Может, аппетита нет? Или худеет, девчонки это любят — поголодать, на диете посидеть. У неё, конечно, ни жиринки нет, но кто знает, у девчонок своё представление о стройности фигуры. Да, точно! Или аппетита нет, или на похудании». Он дождался, когда ребята из Риткиного отряда поели и «выкатились» на улицу. Пошёл за ними, чуть поодаль, чтобы при случае спросить, где Марго.

— Максим! — услышал он девчоночий голос за спиной, оглянулся — это Анька, девчонка с тощими косицами, окликнула его, — Максим! — повторила она и замолчала, накручивая косичку на указательный палец правой руки.

— Что тебе, юное создание! — Максим не мог, да и не хотел разговаривать с девочками грубо, отрывисто, это с пацанами можно, а с девочками нет, слишком уж они беззащитные, особенно эта, так и кажется, чуть дунет ветер и она взлетит, точно птица, в небо, навстречу солнцу. А, сиськи-то не забыла начать отращивать, — отметил Максим её, чуть начинающую вырисовываться грудь.

— А где Рита? — вымолвило, наконец, юное создание и уставилось на Максима.

— То есть? Это я у тебя должен спросить, почему Рита не обед не пришла? Худеет?

— Её нет нигде! И наша воспитательница не знает где Рита. Я думала, ты знаешь, где она.

У него, вдруг, защемило в груди, вспотели ладони.

— Где может быть Марго? — едва слышно произнёс он.

Девчонка резко дёрнула плечами, отчего косицы подпрыгнули и снова улеглись на только-только начинающую вырисовываться грудь.

— Где! Где! Утопилась твоя Рита, вот где! Увидела кое-кого кое с кем и большой привет с наилучшими пожеланиями! — рыжие лохмы воинственно топорщились в разные стороны. Из-за безумного цвета волос, Милкино лицо показалось Максиму бледным, расплывшимся пятном — не разобрать, есть ли на этом пятне глаза, ресницы, нос, губы. Он дёрнулся как-то неестественно, отвернулся от рыжей лохудры в сторону Аньки:

— Пойдём в комнату к ней зайдём.

— Да заходили мы, дверь не закрыта, ключ лежит на столе, и вещей нет.

— Как нет! — Максим сглотнул комок, отчего-то образовавшийся в горле, — куда они могли деться?

Анька пожала плечами:

— А я почём знаю!

Он не услышал её, пошёл в сторону Риткиного корпуса, не доверяя словам девчонки:

— Мало ли что Анька напридумывала! Фильтровать её разговор надо.

Он поднялся на крыльцо корпуса, подошёл к двери в её комнатушку, аккуратно постучал. Ответа нет. Максим толкнул дверь, она послушно открылась, представляя его взгляду унылое зрелище: на столе сиротливо лежал ключ, как и говорила Анька. На кровати — голый матрац и подушка, постельное бельё аккуратно сложено в ногах кровати, поверх сложенного в несколько раз одеяла. Максим наклонился, заглянул под кровать — сумки не было, не было, вообще, никаких вещей. За спиной послышался шорох, он судорожно обернулся, надеясь, что это появилась она — его крошка, крошка Марго — ему нравилось называть её так. В дверях, спрятавшись за косяк, выглядывала Анька:

— Я же говорю, что её нет. Исчезла! — Анька вышла из-за дверного косяка, прошлась по комнатушке взад-вперёд, — смотри! — она что-то взяла с подоконника и раскрыла в ладонях, — это был тончайший палантин, тот, в который Марго закутывалась во время их встречи. Тот, что диковинной птицей лег у их ног, когда они сидели вдвоём на её кровати, чуть живые от счастья и любви, переполнявшей их. Его сердце сжалось, невыносимо, мучительно, жестоко.

— Дай! — он забрал диковинную птицу из рук девчонки, скомкал в бесформенный комок, сунул в карман.

— Где она может быть? — он требовал ответа у девчонки, она должна знать!

— Не знаю! — пожала плечами та, и шмыгнула за дверь.

Он сел на стул, сиротливо приткнувшийся к столу, вытащил диковинную птицу из кармана, прижал к лицу — её запах! Запах его крошки! Его Марго! «Как странно, — подумал