Рыжий дьявол - Михаил Демин
Шрифт:
Интервал:
— Эй, — прищурился Осип, — да ты, я вижу, как Антошка: любишь спорить!
— Нет, просто хочу все понять, — возразил я.
— Так что ж Аттила, — медленно сказал тогда Осип, — Аттила не создал настоящей империи. И вообще идеи государственности были ему чужды. Он лишь возглавил союз кочевых племен, а это совсем другое дело. В сущности, это была очередная «переселенческая» волна… Одна из последних волн… Вот и все. Хотя, конечно, страху он на Европу нагнал! Его не зря называли «бичом Божьим».
Гринбергу, видимо, надоели мои вопросы. И он, передохнув, сказал резко и нетерпеливо:
— А теперь хватит болтать. Ты же в храме! Смотри… Второго такого случая, может, тебе и не представится… Видишь ту большую икону? На ней изображен сам Зонхава, основатель ламаизма. А среди его учеников — вот тот, лысый, улыбающийся, виден великий Занабазар, первый национальный глава желтой церкви, причисленный к сонму святых.
* * *
Я рассматривал лики святых и богов. И думал о тщете земного…
Когда Чингисхан возводил руками сотен тысяч рабов величественный свой город, он, конечно же, думал о бессмертии… Он был убежден, что строит на века. На тысячелетия. Ведь Кара-Корум должен был стать как бы памятником ему самому и символом созданной им империи. Вероятно, ему и в голову не приходило, что символический этот город может постигнуть забвение… А оно постигло — и на удивление, быстро! Через тридцать три года после его смерти столица империи переместилась на восток, в Пекин. А впоследствии к западу, на Волгу. И ветер стал заносить пылью роскошные руины.
Да и сама империя тоже понемногу менялась; она начала распадаться на отдельные ханства. И северная Монголия — Халха — оказалась в стороне от главных дорог истории. И тогда здесь люди потянулись к вере. К высокой вере Тибета. И вот в XVI веке на берегу Орхона поднялся первый ламаистский монастырь Эрдени-Цзу. Причем Абатай-хан, правитель Халхи, приказал взять для его постройки камни из останков полузабытого Кара-Корума… Вот систему, где зло было возведено в закон, сменила другая — основанная на гуманных тибетских вероучениях. Монастыри затем покрыли всю страну. И если при Чингисхане два монгола из трех были солдатами, то впоследствии чуть ли не каждый второй стал монахом. Ламаизм призывал к созерцательности, к смирению; он порицал мирскую суету и пороки. И одновременно способствовал развитию национальной культуры. Особенно яркого духовного расцвета достигла страна при внуке Абатай-хана, Занабазаре. Занабазар являлся не только главою церкви, он был еще и гениальным скульптором и создал немало великих произведений.
Но Великая Монголия при нем утратила силу и независимость… Она попала под власть своих соседей — маньчжуров. И маньчжурское это иго длилось двести двадцать лет.
Монгольский народ, естественно, воспринял нашествие чужестранцев как тяжкое бедствие, как позор. И в нем с особенной силой ожила память о грозном былом величии нации…
Однако воспоминаний этих желтая церковь никогда не одобряла — наоборот. Легенды о Чингисхане считались кощунственными. В образе его как бы воплощено было мировое зло: созданная им держава являла собою бездушную военную машину, губящую все живое. А ведь ламаистская религия запрещает убивать даже мотылька!
Но вот в 1910 году пришло освобождение. А вскоре началась революция. И над древней Халхой снова поднялись дымы пепелищ…
А затем настал час новых испытаний. И смиренные монахи сами вдруг взялись за оружие. И страна тогда опять потонула в крови.
И так оно всегда и ведется, думал я, все в этом мире путано, двойственно, противоречиво. И нет ничего по-настоящему прочного. Прочны, неистребимы одни только наши иллюзии!
Наутро за завтраком Гринберг заявил, что он намерен слегка задержаться в Эрдени-Цзу, и предложил ребятам добираться до Улан-Батора уже без него.
— И без меня! — сейчас же отозвался я. — Мне тоже хочется побродить по монастырю, по этим развалинам.
Гринберг посмотрел на меня искоса, хотел, видимо, что-то сказать. Но промолчал. И полез, сопя, за папиросами.
— А сколько вообще-то осталось до Улан-Батора? — поинтересовался я затем.
— Четыреста пятьдесят километров, — сказал Митя. — Пустяки!
— Вот именно, — сказал, закуривая, Гринберг. — И к тому же, тракт здесь большой, хороший, машин ходит много. Так что проблем нету. Ждите нас к завтрашнему утру!
Когда мы, наконец, простились с ребятами и грузовичок ушел, утонув в пыли, Осип хмуро поворотился ко мне:
— Ну чего ты вяжешься, черт возьми? У меня дела, а тебе что надо?
— Да ничего, просто любопытно, — пожал я плечами. — Но я не пойму: боишься ты, что ли? Какой-то ты стал нервный…
— Если и боюсь, так не за себя, — проворчал он.
— А за кого же? За Дамдина?
— За него, главным образом…
— А еще за кого?
— Ладно, — сказал со вздохом Осип. И выплюнув окурок, сильно растер его каблуком. — Объясню… Но — уговор! — Он погрозил пальцем. — Ничего не записывать и вообще не трепаться. Идет?
— Идет, — покивал я, — о чем речь! Повторяю: можешь мне верить.
— Тогда слушай. К Дамдину, оказывается, приехал один родственник, тоже монах. Причем человек знатный. Он является специалистом по предсказаниям; должность эта называется Гуримч. И кроме того, это крупный астролог, звездочет, Зурхайч.
— Зурхайч — его имя? — спросил я, начиная смутно догадываться кое о чем.
— Нет, тоже ученое звание. Одно из самых высоких!
— А как же монаха зовут?
— Не знаю, — замялся Осип, — не запомнил… Да и какая разница? Назовем его просто звездочетом.
— Так. И приехал этот звездочет издалека, не правда ли? Откуда-нибудь с гор…
— Если уж быть точным, то с Каракорума… И, оглядевшись, медленно добавил:
— Ты, наверное, знаешь, что существуют два Каракорума? Один — вот он лежит, погребенный в пыли… А другой — это высочайшая горная страна у западных границ Тибета.
— Знаю, — сказал я, — что ж, будем считать, что наш звездочет возник, словно дух, из здешних развалин… Такой вариант тебя устраивает?
— Вполне. — Осип похлопал меня по плечу. — Ты, я вижу, парень понятливый.
— И когда же должна состояться встреча с этим духом?
— Да вечерком. Как только стемнеет, мы и пойдем.
— Ого, у вас настоящая конспирация!..
— А что ж ты думаешь? Иначе, брат, нельзя. Встречи с «духами» строго запрещены… И Дамдину, естественно, надо беречься, а мне совсем не хочется его подводить! И того — другого — тоже… Да и вообще было бы крайне обидно потерять доверие этой касты.
— А как ты, собственно, добился ее доверия?
— Ну, оказал кое-какие мелкие услуги Дамдину, — отмахнулся Осип. — Долго рассказывать… Да это и неважно. Главное в том, что мне повезло, понимаешь? Случайно удалось сблизиться с людьми, хранящими древние тайны, принадлежащими к одной из самых загадочных культур… Согласись, на долю простого этнографа такие удачи выпадают редко. Может быть, раз в жизни!
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!