Святой Грааль. Во власти священной тайны - Ричард Барбер

Этот вопрос мог бы так и остаться темным богословским аспектом, если бы он не затрагивал притязаний Церкви совершать евхаристию в знак утверждения своей власти. Тогда в лоне Церкви назревала тенденция к созданию нового властного института во главе с папой римским, укреплявшегося за счет принижения роли местных общин. Месса более не являлась простым собранием верующих в единой молитве; она превратилась в ритуал, священнодействие, совершать которое был полномочен только священник, рукоположенный епископом, который, в свою очередь, принимал посвящение от самого папы. Посвящение представляло собой акт передачи священной власти, дарованной апостолу Петру Самим Христом, и было исключительной прерогативой иерархов Церкви. Только они имели право проявлять эту власть, и верующим оставалось лишь надеяться заслужить прощение и спасение путем исполнения обрядов и таинств, одобренных Церковью и совершаемых священнослужителями.

Этот процесс замены местных обрядов и местных же богословских воззрений централизованным и унифицированным вероучением и практикой был осуществлен при Карле Великом параллельно с политической унификацией Европы.

Правители франков рассматривали содействие единению Церкви как важный элемент создания государства имперского типа; по словам одного исследователя, «литургия явилась одним из наиболее важных компонентов формирования франкского общества». Папство в X–XI вв. провело собственную реформацию и реорганизацию, в результате чего его статус заметно повысился. Папы стали выдвигать притязания на универсальную, «вселенскую» юрисдикцию. Наиболее радикальные сторонники универсализма прав папы настаивали, что папа является верховным повелителем (сюзереном) всех светских монархов и правителей. Это даже на локальном уровне повлекло за собой радикальные изменения: церкви, бывшие прежде фактически собственностью местных феодалов, основавших их, теперь стали приходскими церквями, то есть составной частью христианского миропорядка, предусматривавшего создание централизованной административной системы, охватывавшей весь западный христианский мир.

Священство и клирики, как и папа римский, в результате всех этих преобразований ощутили реальное повышение собственного статуса, будучи отделены от мирской юрисдикции и подпадая под управление собственных законов. Чтобы продемонстрировать свою власть, отражающую возросшее влияние Церкви в целом, клерикальные круги существенно трансформировали мессу. Это таинство в большей степени стало плодом религиозного воображения; оно было задумано как особое театрализованное действо, в котором особый акцент был сделан на роскоши, великолепии и световых эффектах, богатстве свечей и одеяний клира, что было неотъемлемой частью окружающей обстановки, а также на атмосфере таинственности, едва различимых для молящихся священнодействиях священства перед алтарем, в самом дальнем конце апсиды. В церквях романского стиля освещение создавали практически только свечи; новые возможности освещения, создаваемые готической архитектурой, еще только начинали рассеивать мрак, в котором раньше совершалось большинство церковных обрядов. Разного рода церемониальные действия, такие, как вознесение гостии после ее освящения священником, впервые упоминаемое только в текстах конца XII в., и колокольный звон, подчеркивающий важнейшие моменты богослужения, были тогда сравнительно новой практикой. В романе «Перлесво», в рассказе о том, как король Артур присутствует на мессе в честь Грааля, он наблюдает не освященную многовековой традицией церемонию, действенность которой заключается в неизменном повторении-воспроизведении знакомых, но вызывающих благоговейный трепет таинств, а видит новое, выстроенное по законам драмы действо и поражается его новизне: его внимание привлекают колокольный звон и потир, которые являются неотъемлемыми элементами нового ритуала. В этом описании анонимный автор отражает мнение своих современников, которые видели в мессе динамичное и порой противоречивое богослужение.

Более того, в XII в. акт вознесения гостии во время мессы для того, чтобы все молящиеся могли видеть святыню и поклониться ей, обычно имел место перед освящением. Но поскольку неосвященные дары (хлеб и вино) недостойны поклонения сами по себе, епископ Парижский Оде де Сюлли ввел особый канон, предписывающий священникам его диоцеза[154] не возносить гостию до тех пор, пока она не освящена, а возносить только освященную. В таком случае молящиеся будут поклоняться не неосвященному хлебу, а телу Христову, что удовлетворит их жажду лицезрения святыни[155]. Для Жербера де Монтрейля, автора последнего из «Продолжений «Повести о Граале», месса была

«самым славным из таинств и самым драгоценным из оных. Во время нее вы можете лицезреть тело Иисуса Христа, когда священнослужитель освящает причастие и держит его в руках… Если вы воистину веруете и слушаете мессу со всем желанием, я от души уверяю вас, что вы сможете… постичь все тайны копья и Грааля».

Упоминания об этом присутствуют даже в заурядных рыцарских романах: в них нередко встречаются упоминания об обычае слушать мессу как одной из обязанностей истинного рыцаря или обязательном обряде перед испытанием мужества и доблести. Однако в «Повести о Граале» число упоминаний о присутствии на мессе резко возрастает, и это относится и ко всем романам о Граале.

Присутствие на мессе и исповедь становятся важнейшими критериями оценки истинности веры: признание официального церковного учения о евхаристии и авторитета священников и клира — это грань, отделяющая ортодоксов от еретиков. Ключевым моментом обособления многих еретических сект было именно отрицание авторитета священства и связанное с этим отрицание действенности мессы. Таким образом, оценка истинной природы евхаристии приобретала решающее значение в борьбе с соперничающими учениями, провозглашенными катарами[156] и вальденсами[157], а также множеством более мелких ересей. Вследствие этого в XII в. с новой силой возник интерес к определению природы Святых Даров и причастия и к материальной сущности элементов центрального ритуала (таинства) мессы. По одну сторону стояли приверженцы идеи о том, что реальное присутствие Христа в гостии и вине ведет к материальному соединению верующего со Спасителем и что единственное условие того, чтобы это материальное чудо совершилось, заключается в том, что принимающий причастие должен находиться в особом благодатном состоянии. Их оппонентами выступали сторонники идеи о том, что евхаристия — это в первую очередь воспоминание о Тайной Вечере. Они утверждали, что, хотя Христос реально присутствует в алтаре, любое соединение с Ним является только духовным, а не материально-физическим. Кроме этих двух богословских тонкостей, разрабатывавшихся философами разных школ в Париже в XII в., был выдвинут и третий постулат: хотя Господь Иисус Христос и присутствует в Святых Дарах, спасение никак не связано с материальным контактом: решающее значение имеет твердая убежденность верующего в том, что во время причастия он соединяется со Христом.