Жорж Санд, ее жизнь и произведения. Том 2 - Варвара Дмитриевна Комарова

него своего «Маэстро Фавиллу» – старого идеалиста музыканта, немного чудака, немного ипохондрика, – героя пьесы того же названия, написанной в 1851 г. и посвященной Дессауэру. Она сначала называлась «Нелло-Скрипач», а впоследствии была переделана и поставлена на сцене Одеона в 1855 г. уже под именем «Фавиллы». О ней мы говорим в главе, посвященной театральным произведениям Жорж Санд.

Но нам кажется, что Жорж Санд уже и гораздо ранее вдохновилась если не личностью, то рассказами и воспоминаниями австрийского композитора о первых полудетских впечатлениях его среди гористой природы его родины, и о первом пробуждении таланта в его душе. По крайней мере, мы никогда не могли перечитывать маленькую вещицу Жорж Санд «Карл», помещенную впервые в Gazette Musicale 1843 г., не почувствовав смутно, что в ней слышатся чьи-то действительные воспоминания, и что, когда Жорж Санд ее писала, то несомненно находилась под впечатлением рассказов какого-то немецкого или австрийского музыканта, проведшего детство в горах и потому слышавшего в природе то, чего выросший в городе композитор не слышит.

В «Карле», небольшом полуфантастическом рассказе, автор затрагивает вопрос о том, что истинное призвание к искусству, как его ни гонят, всегда скажется, хотя бы в болезненной форме художественных галлюцинаций и даже лунатизма. Так оно случилось с маленьким больным Карлом, сыном какого-то тирольского трактирщика. Как-то в раннем детстве Карл услышал игру одного проезжавшего, остановившегося в их трактире маэстро, и это разом разбудило его дремавший талант. Он страстно хотел бы учиться музыке, если бы тупой скряга-отец всеми силами не искоренял его стремления к искусству. Тогда мальчик стал хиреть, болеть, днем казался забитым и тупым, негодным ни на какое дело, а но ночам, во время своих лунатических прогулок, пел все слышанное им много лет назад. Друг покойного маэстро, случайно взявший себе в услужение маленького Карла, случайно же делается свидетелем его фантастических ночных прогулок по горам и по долам, во время которых Карл беспрестанно напевает одну музыкальную фразу покойного композитора, – (причем у Жорж Санд в тексте и приводится постоянно нотная строчка, написанная для нее Галеви). Именно благодаря этой музыкальной фразе, этот друг композитора проявляет участие к бедному мальчику, догадывается о его призвании, спасает ребенка и от окончательной болезни, и от грозящего ему тупоумия среди неподходящей ему, давящей его обстановки, – и Карл становится музыкантом.

Жорж Санд часто затрагивала вопрос о зарождении и развитии какого-нибудь художественного таланта, о благоприятной сфере, в которой талант только и может расти и развиваться, и о том, как легко ему погибнуть и заглохнуть в буржуазной среде. Так, в самом начале своей карьеры Жорж Санд написала, как читатель помнит, «Fille d’Albano», а в самом конце – «Замок Пиктордю»; и там и здесь мы как бы присутствуем при бессознательном пробуждении таланта, бессознательно же борющегося с окружающей средой и лишь благодаря счастливому сцеплению обстоятельств спасающегося из нее или дорастающего до сознания истинного смысла своей жизни.

Мы потому несколько забегаем вперед и говорим теперь о «Карле», появившемся тогда, когда Жорж Санд уже не жила более на улице Пигаль, что, помимо отражения личности Дессауэра, «Карл» является и вообще навеянным той атмосферой интенсивной музыкальности и артистичности, которая царила именно на улице Пигаль и выразилась как в грандиозной «Консуэло», так и в этой миниатюрной вещице.

Вообще годы с 1838 по 1842 в жизни Жорж Санд наполнены чисто артистическими и философскими интересами, и лишь к концу этого периода артистический элемент как будто отступает перед социально-политическим, а интерес к вопросам чисто философским заменяется по большей части стремлением применить их на практике в своих романах и в жизни.

Поселившись на улице Пигаль, Жорж Санд возобновила также отношения со своими старыми друзьями-актерами и Мари Дорваль, тем более, что после полу-драматического «Габриэля» захотела попробовать свои силы в настоящей драматической литературе и написала маленькую комедию-пословицу «Миссисипийцы», никогда не шедшую на сцене и для нее и не предназначавшуюся автором, а потом драму «Козиму», которую зимой 1839-40 года приняли на сцену Французской Комедии и стали разучивать. Жорж Санд непременно хотела, чтобы главную роль сыграла ее приятельница Дорваль, но для этого надо было, чтобы Дорваль была артисткой первой французской труппы, а она ею не была. И вот Жорж Санд подняла всех на ноги, хлопотала, действовала через Бюлоза – бывшего, как известно, и директором Французской Комедии, – и наконец-таки достигла своего: Дорваль приняли в число членов Французского театра. Но прошло очень много времени, пока репетиции окончательно наладились, да и после этого по неизвестным причинам представление все откладывалось и вновь откладывалось. Жорж Санд пишет о том, что репетиции начнутся уже в том письме, в котором извещает Папэ о своем поселении на улице Пигаль – и которое, как мы сказали выше, относится не к 1 января 1840, а к 1 ноября 1839 г. 15 января она пишет своему брату в конце письма, посвященного деловым вопросам и главным образом делам ее дома (Hôtel de Narbonne):

Моя драма еще не репетируется. Я не думаю, чтобы ее сыграли ранее начала марта, хотя Бюлоз льстит себя надеждой поставить ее в последних числах февраля. Но имеется большая комедия Скриба, которая по праву пойдет ранее моей, потому что я пропустила свою очередь. Но я не раскаиваюсь. У меня есть M-me Дорваль и все самые лучшие актеры. M-me Марс, тем не менее, очаровательна со мною. Она желает, чтобы я для нее написала пьесу, и я постараюсь, если первая будет иметь успех. Я рассчитываю на твои аплодисменты, а Пьерре[223] уже больше не моет рук, чтобы они к тому дню были потолще.

Прощай, старина, не мечтай слишком много о Божественной,[224] еще поспеешь вновь воспламениться...[225]

27 февраля, однако, она пишет ему же, что пьеса все еще «накануне репетиции», и что, по ее мнению, «этот канун наступит не ранее дня страшного суда», что комитет театра сцепился с министерством, что поговаривают даже о роспуске всего «общества» Французской Комедии, что

«министр хочет подать в отставку и утверждает, что легче управлять шайкой людоедов, чем актерами Франц. Комедии; Бюлоз теряет свой последний ум, а я стараюсь терпеливо дождаться конца сражения. В довершение всех этих неприятностей, может быть, мне предстоит получить свист первого сорта и массу яблок, более или менее тухлых. Итак, будет ли у меня успех или провал, я уеду отдыхать в Ноган от парижской жизни, к которой не могу привыкнуть и, кажется, никогда не привыкну»...