Двое из будущего - Максим Валерьевич Казакевич

скабрезной шутке. Какая ж, однако, интересная дама — вида крови и рваных ран не боится, к пошлым шуточкам относится с пониманием и, похоже, они ей даже нравятся. Готов поспорить, что она и голову петуху может свернуть не поморщившись и котенка ненужного утопит без душевных колебаний.

— Ну, ладно, — отсмеявшись и вытерев с уголков глаз слезы, сказал Степан Ильич. — Ты, доча, иди, я тут с нашим гостем побалакаю. А Петьке скажи, чтоб на лавку ложился и порты снимал. И розгу пусть покрепче выберет.

— Хорошо, — ответила она охотно. — Только ты, папенька, не долго. Нашему гостю доктор прописал полный покой и постельный режим.

— А то ж. Мы просто погуляем, да поговорим. Не расклеится он, иди.

И она ушла, еле заметно мне улыбнувшись. Подобрала подол платья и величаво, словно венценосная особа, пропарила над лужами. Отец проводил ее взглядом, хмыкнул чему-то своему, да и потянул меня за рукав в сторону. Выволок со двора на улицу, насильно усадил на лавку у палисадника. Сам ухнул рядом, быстро оглянулся на закрытые окна дома и вполголоса жарко зашептал мне в ухо.

— Слушай, Иваныч, я тебя спросить хочу…

— Ну? — попытался было я отстраниться от щекотливой бороды, но старик цепко держал меня за рукав.

— Как тебе моя Маришка?

— В смысле?

— Как она тебе как баба? Только честно.

Я и не знал что ответить. Его дочь на лицо была приятна, голос нежный. Фигура…, про фигуру пока сказать ничего не могу — нынешняя мода не дает возможности ее разглядеть. Но, похоже, все было при ней. Зато характер у Марины Степановны чувствовался — с людьми она разговаривала так, что становилось понятно — все ей должны. Меня это пока не пугало, просто настораживало.

— Ну…, ничё так, — невнятно промямлил я. Старику это не понравилось.

— Ты не юли, отвечай. Как жопа, титьки? На мордашку славненькая, да?

— Ну да.

— Тогда женись на ней! — огорошил он меня жарким шепотом. — Девка она ладная, по хозяйству, да и так. Я тебе приданого богатого дам. Я вижу ты парень хороший, не балабол и не нищий студент. Делом, вижу, хорошим занимаешься. Ты ей понравился, это заметно — так почему бы и нет? Женись, а?

Я отстранился от него, удивленно вскинул брови:

— Жениться?!

— Да ты не кричи…, — зашипел мне в ухо Степан Ильич, — услышит еще, ругаться будет.

— Жениться?! — еще раз воскликнул я, слегка понизив тон. — Мы ж даже толком не знакомы.

— Да это ерунда, — махнул он рукой. — Познакомитесь еще. Баньку растопим, там и познакомитесь. Да не убегай ты, дослушай. Маришка у меня девка справная, красавица. По хозяйству всех баб заткнет, по морде, если надо, чужому человеку съездит — не испугается. Да не бойся ты, тебя она не тронет, ты ей нравишься.

Он цепко держал меня за локоть, не давал вырваться. Его борода неприятно щекотала мне шею, а жаркий шепот обжигал ухо. Я попытался было отстраниться, высвободиться из крепкой хватки, но не смог. Ильич еще крепче сдавил мою руку своими стальными пальцами.

— Так как, договорились? Ты подумай, приданое богатое будет. Тридцать тысяч дам! Богатство! — он хотел было что-то еще сказать, но не успел. Его взгляд стрельнул куда-то поверх моей головы, железная хватка мгновенно ослабла, а сам он отстранился от меня, отодвинувшись на полметра, и принял вид скучающего и утомленного жизнью старика. Даже сгорбился слегка. Артист!

Я обернулся. А за моей спиной, уперев руки в бока, стояла грозная Марина Степановна. И взгляд у нее метал молнии.

— Что?! Опять?!

Ильич демонстративно откашлялся и полез в карман за папиросой.

— Что? Доча, ты о чем?

— Опять меня замуж выдаешь?

— Нет, что ты, что ты! Мы так, сидим просто, болтаем. Иваныч мне вот от своей жизни рассказывает. Так же, Иваныч? Так, где ты говорил, работаешь? В канцелярии, говоришь?

Я еще раз обернулся на грозную Марину Степановну. Наш разговор она, похоже, не слышала — могла только делать предположения. А Ильич отчаянно, но незаметно для дочери, семафорил мне, просил не выдавать. И я его поддержал:

— Да нет же, говорю, Степан Ильич. Бизнесмен я.

— Кто-кто? Что за зверь такой?

— Предприниматель, — поправился я, косясь на дочь хозяина дома.

— Кто?! — в очередной раз не понял старик.

— Э-э… фабрикант я, — наконец-то смог подобрать нужное слово, которое никак не шло на ум.

— А-а, понятно. Ну, вот видишь, доча, Иваныч человек серьезный и разговоры у нас с ним серьезные. И никто тебя замуж не пытается выдать. Да и как можно, вы ж толком еще и не знакомы. Не могу же я незнакомого человека женить на собственной дочери. Не по-христиански это.

Она не верила ему, насуплено смотрела сверху вниз.

— Это правда? — спросила она меня.

— Конечно, правда, — спас я хозяина дома.

А она недоверчиво сверлила взглядом своего отца, но доказательств у нее не было. И потому, ограничившись показанным невеликим, но крепким кулачком, развернулась и пошла куда-то по своим делам. А ее бедра, прикрытые полами драпового пальто, как качели принялись выписывать аппетитные восьмерки. Ильич вздохнул расслабленно. Достал папиросу из пачки, прикурил от стрельнувшей искрой спички. Глубоко затянулся, выпустил дым в сторону и, толкнув локтем меня в бок, сказал:

— Видал, какая у меня дочь выросла. А ты…, — и сплюнул под ноги. А когда папироса была докурена и отброшена в ближайшую лужу, он спросил меня. — А ты и вправду фабрикант или просто дурачком прикинулся?

Степан Ильич оказался успешным купцом. У него были свои торговые лавки, склады и несколько десятков работников. Занимался он, если говорить по-современному, оптовой торговлей. Закупал различные ходовые товары в окрест лежащих губерниях и перепродавал мелким оптом московским дельцам. Двое старших сыновей помогали ему и часто, когда глава семейства уезжал куда-либо по делам, замещали его. Он с гордостью рассказывал о своем предприятии, в красках описывал свою трудовую деятельность и заразительно смеялся, когда рассказывал какую-нибудь смешную историю произошедшую в лавке или на складе.

Я не остался в долгу — рассказал о своем предприятии. Поведал о сложностях в производстве наших изделий и даже продемонстрировал скрепку, что случайно завалялась в кармане испорченного пальто. Ильич слушал внимательно, кивал головой и временами усмехался. После рассказанного он проникся ко мне уважением. По крайней мере, мне так показалось.

А утром следующего дня я решил съехать из гостиницы. Глава семейства Мальцевых сумел настоять на том, чтобы я остался жить у них. Хотя бы до тех пор, пока эти ужасные раны на голове не заживут. Убеждал меня, что