Пржевальский - Ольга Владимировна Погодина

и то сравнительно не обильной, здесь нет ни одного кустарника, нет также и трав со съедобными семенами. Рыба же, моллюски и другие мелкие животные болот или озер зимой большей частью недоступны птицам. Вот почему на Тариме не зимуют ни водяные, ни голенастые, хищников также очень мало; из певчих обилен на зимовке лишь один вид — Turdus atrogularis (чернозобый дрозд); из голубиных встречено зимой три вида, но не на Тариме, а в оазисе Чархалык, верстах в 40 к юго-востоку от озера Кара-буран». Из рыб, как в Тариме, так и в самом Лобноре, водилось всего два вида, составлявших основной рацион местных жителей.

Население начало встречаться вниз по Тариму от устья Уген-Дарьи и подразделялось на две народности: таримцев или куракульцев, и собственно лобнорцев или каракурчинцев. По рассказам местных жителей, собранных Пржевальским, обитатели Тарима жили первоначально на озере Лобнор и рассеялись по Тариму лет сто назад из-за уменьшения количества рыбы в самом озере и частых грабежей калмыков (ойратов)[77]. Пржевальский отмечает, что за счет большого количества беглых (а может, и ссыльных) из различных местностей Восточного Туркестана внешний вид местных жителей самый разнообразный:

«Нынешние таримцы, несомненно, принадлежащие арийскому племени, отличаются крайним разнообразием своих физиономий. Здесь можно встретить типы сартов, киргизов, даже тангутов, иногда перед вами является совершенно европейская физиономия; изредка попадается и монгольский тип. В общем, все жители Тарима отличаются бледным цветом лица, впалой грудью и вообще несильным сложением. Роста мужчины среднего, часто высокого; женщины малорослее. Впрочем, женщин мы видали редко.

Если нам иногда и случалось заходить в обиталище таримца, то местные барышни и дамы тотчас пускались на уход, пролезая, словно мыши, сквозь тростниковые стены своих жилищ. Наш спутник Заман-бек, имевший более нас возможность видеть и изучать прекрасный пол на Тариме, сообщал не особенно лестные отзывы о тамошних красавицах, за исключением лишь одной блондинки, встреченной в деревне Ахтарма. Эта блондинка, среди своих черноволосых и черноглазых соотечественниц являлась аномалией и, по всему вероятию, была оставшимся souvenir’ом, после посещения этих местностей в 1862 г. партией русских староверов, о чем речь впереди».

Вообще у Пржевальского ссылка на «арийский тип» встречается не раз. Поскольку путешественник жил задолго до того, как Адольф Гитлер выдумал миф о превосходстве арийской расы, отметим, что это определение вообще было распространено в научной среде того времени. Кстати, как ученый Пржевальский был куда ближе и объективнее тогдашних европейских расологов в определении «арийского типа» — современные генетические исследования это подтверждают.

После того как экспедиция прибыла на Тарим, путники добрались до деревни Ахтармы, самого большого из всех таримских и лобнорских селений, где располагалась ставка управителя Тарима — некоего Азлям-ахуна. В Ахтарме исследователи пробыли восемь дней, в надежде добыть тигра, которых по рассказам местных охотников здесь водилось много. Однако им это не удалось, и они лишь приобрели три тигровых шкуры в коллекцию. (Можно представить, как это злило Пржевальского!)

Из Ахтармы путь экспедиции лежал вниз по Тариму. Унылый характер местности не менялся. Весьма непросто было идти с верблюдами по зарослям густого колючего кустарника, или тростника, жесткие корни, словно железная щетка, ранили до крови верблюжьи ноги. Спутники экспедиции продолжали выполнять наказ Якуб-бека и Токсобая, скрывая от Пржевальского и его товарищей удобные переправы и распространяя дикие сплетни о русских.

«Отойдя всего 7 верст от места ночлега, мы пришли к рукаву Тарима, очень глубокому и сажен 25 шириной. Через этот рукав необходимо переправляться, что совершенно невозможно теперь, когда по утрам бывают двадцатиградусные морозы. Дождаться же пока река замерзнет, очень долго, так как днем всегда бывает тепло. До сих пор нас уверяли, что после Инчике-дарьи переправы вплавь уже не будет более, а Тарим перейдем по льду. Настоящую переправу скрывали, не желая, чтобы мы оставались где-либо долгое время. Опять, в самых резких выражениях, я выговаривал Заман-беку, что этот случай и десятки ему подобных… Несомненно, что виною всему сам Якуб-бек и Токсобай. По их, конечно, приказанию, нас ведут самой скверной дорогой и постоянно во всем обманывают. Притом же с Заман-беком едет целая орда; у жителей продовольствие (бараны, мука и пр.) и вьючный скот берутся даром. Все зло, следовательно, в том, что с нами едет Заман-бек. Дорогой вся эта ватага отправляется вперед, травит ястребами зайцев, поет песни. На ночевках вместе с посетителями собирается всегда человек 20; пять раз в день во все горло орут молитвы. Понятно, что при таких условиях невозможно увидать, не только что убить какого-либо зверя. Если бы не громадная важность исследования Лобнора в географическом отношении, я бы вернулся назад. За дикими верблюдами можно было бы сходить и из Цайдама. Не раз уже чуть-чуть не срывалось у меня [желание] обругать всю эту сволочь, этих мерзавцев, но я сдерживался во имя исследования Лобнора».

Величина каравана замедляла его движения и это добавляло путешественнику раздражения.

«Большая сравнительно экспедиция, какова теперь наша, не только бесполезна, но даже вредна в пустынях Азии. Опытом я убеждаюсь теперь в этом. С таким караваном, как теперь у нас, 24 верблюда, из них 18 вьючных, невозможно ни скоро идти, ни останавливаться в удобных местах. Идеальная экспедиция в Азии должна состоять из 6 человек: начальник, его помощник и четыре казака. Лишние люди — напрасная обуза. Дело тут не в количестве, а в качестве. При 6 казаках важны только ночные караулы, но их можно отменить, имея хороших собак. Движение большого каравана медленно потому, что при всех переправах или вообще трудных местах приходится тратить несравненно больше времени, нежели с караваном небольшим; верблюды чаще отрываются и т. п. В Тибет я не возьму с собой более 4 человек».

Переправившись на плоту через Кюк-Ала-Дарью, рукав Тарима, караван шел небольшими переходами возле селений. Не без помощи Заман-бека и его свиты местное население было настроено, мягко говоря, настороженно. Иноземцы, переносящие трудности пути из желания посмотреть новую страну и собрать растения и шкуры животных. Нет, в это решительно невозможно поверить! Поэтому путешественников или избегали, или пытались обмануть, украдкой что-то выведать. В общем, атмосфера царила напряженная. Единственным человеком, через которого Пржевальский мог что-либо узнать о стране, был Заман-бек, но он плохо знал местный язык, да и его норовили обмануть, подозревая в том, что он «продался» русским.

Для еды во время пути путешественникам доставляли баранов, которые отбирались даром у местных жителей. С них не брали денег за этих баранов, несмотря на все настояния Пржевальского (впоследствии, чтобы отплатить за пропитание, он подарил беднейшим жителям Лобнора сто рублей). На Тариме же жителям запрещали брать деньги за продовольствие, так как местный ахун официально объявил русским, что у него нет бедных.

Ноябрь в