Вторжение - Наталья Бульба

И мне оставалось лишь надеяться, что если он и заметил мою реакцию, то объяснил ее для себя совсем иначе.

— О том, что этот мир нуждается во встряске, я понимал еще тогда, когда им благополучно правил мой отец.

Его глаза были слишком близко, чтобы оставаться спокойной. Но если еще мгновение назад я таяла, ощущая чуть сдобренный опасностью аромат его тела, то теперь во мне просыпался гнев. В первую очередь на себя.

Его отсутствие на острове сделало свое дело — я не забыла, что являюсь пешкой в его игре, но… сделав ход и оказавшись на какое-то время вне ее, ощутила ее притягательность. Даже понимая, что речь идет не о шахматной партии, а о судьбе двух миров и жизни моих друзей.

— И когда у тебя появилась для этого возможность, не преминул ею воспользоваться, — не то спрашивая, не то утверждая, заметила я.

— Я никогда не ждал милости от обстоятельств.

Он не стал терзать меня своим присутствием рядом и вернулся на свое место. Давая мне возможность нормально вздохнуть.

— Предпочитая создавать их, — и опять, я ничего не утверждала.

Но по тому, как вспыхнули его зрачки, не могла не понять, что мои слова оказались верными. Он создавал ситуации, а не находился в них. Он строил планы, не оставляя места случайности, он плел свою паутину, лишая малейшего шанса из нее вырваться.

И что же должно было в нем присутствовать, чтобы при всем при этом продолжать очаровывать даже тех, в чьих жизнях он ощущал себя всевластным господином.

— А что предпочитаешь ты?

Его ладонь вновь сжимала ножку бокала, которая казалась слишком хрупкой на фоне четких линий его сильных пальцев. Напоминая мне саму себя.

Я не торопилась с ответом, наслаждаясь вкусом сочного плода, в котором сладость и искристая кислинка уживались, подчеркивая друг друга и радуя своим сочетанием. Глоток вина, слившийся с послевкусием растаявшего на моем языке фрукта заставил меня замереть, осознавая мимолетность испытываемого мною блаженства.

— Я предпочитаю жизнь. В которой не стыдно оглядываться назад и не страшно идти вперед.

Мои слова вырвались сами. Как и его смех, в котором смешались ирония, осуждение, злость. И это должно было родить в моей душе разочарование, развенчивающее те романтические контуры его личности, заставлявшие отзываться мое сердце. Но этого не произошло, потому что ему не удалось скрыть боль, отразившуюся в его глазах.

Он был воином, но… его душа знала любовь. Он был Правителем, но… в его мечтах была свобода, которая толкала его с уступа скалы вниз, давая возможность ощутить хотя бы в мгновении полета ее сладость.

И он сам хорошо понимал разницу между тем, что говорил он и… я.

Наступившая тишина оказалась тяжелой и тягучей, словно я поставила точку там, где до сих пор было многоточие. Словно ответила на незаданный вопрос, но… не так, как ожидал он, лишив надежды, что пыталась расцвести.

— Когда-нибудь ты поймешь, что ни в одном из существующих миров веера это невозможно.

Я не заметила, как вернулась к нему безмятежность, погасив красный отблеск ярости в его глазах. Но тень внутренней усталости продолжала витать вокруг него, делая черты его лица четче и жестче.

Впрочем, я допускала, что я очень и очень сильно ошибаюсь.

— Я это знаю, — эти слова сорвались с губ с надрывом, который говорил и мне, и ему, насколько тяжело дается мне осознание собственного идеализма.

— Твои друзья могут гордиться тобой. Ты дала им запас в сутки.

Как я не пыталась найти в его голосе иронии… ее там не было. Если только чуть-чуть… удовлетворения.

— И мне остается лишь узнать, зачем это нужно было тебе? — я чуть склонила голову, позволяя пряди волос скользнуть на лицо, блеснув золотом в лучах стремящегося к горным вершинам солнца.

— Где тетрадь, которую вы с Кадинаром нашли в лаборатории?

Переход был резким, но вполне ожидаемым. Даже если он и готов был отвечать на мои вопросы, то так просто я вряд ли могла этого добиться.

— Она осталась у него, — мой взгляд, которым я ответила на его, был искренним.

Настолько, насколько это может быть, осознавая, что твоя ложь не является для него секретом.

— Коммандер утверждает иное.

Его губы не дрогнули в усмешке, пугая тем напряжением, что окутывало его словно дымка. Возрождая во мне если не страх, то мысли о том, что с нашей находкой может быть не все так просто.

— Тогда остается один вариант — она осталась на острове.

Мне трудно сказать, откуда во мне взялись силы, позволившие мне не только продолжать с легкой насмешкой смотреть в его глаза, но, при этом, еще и улыбаться. Спокойно и невозмутимо.

— Эти острова являются сейчас самым безопасным местом на Дариане. Прежде чем их закрыть, их просеяли в поисках всего, что могло бы представлять ценность. Не может быть и речи, чтобы кто-то допустил халатность и не заметил этой тетради. Но она не просто там оказалась, но и попала в твои руки. Ты можешь считать это случайностью?

Если опустить то, что он, так же как и Айлас незадолго до этого, буквально подтвердил, что мое путешествие было следствием его желания, его понимание того, что там произошло, было не лишено смысла. И я осознавала не только невероятность такого стечение обстоятельств, но и возможную опасность. Но знала я и другое.

— Мир Дарианы признал мою суть, как это произошло и на Лилее. Итогом этого стало спасение княжича Аншара и принцессы Альены. Нам остается узнать, что будет здесь.

— Я предпочитаю сражаться с сильным и подготовленным противником, — он резко поднялся и отошел к окну. Я же… пыталась справиться с изумлением, от которого стало трудно дышать. — Победа над слабым не делает честь воину. Я хотел если и не уравнять шансы, так хотя бы дать им возможность появиться.

Я встала из-за стола на ослабевших ногах, даже не вздрогнув, когда от неловкого движения стоявший на краю бокал качнулся и разлетелся обагренными вином осколками на ослепительно белом полу.

Впрочем, он этого, похоже, тоже не заметил.

— И это ты называешь шансом?! И это та цель, ради которой ты выплетаешь свои интриги?! И все, что ты заставил меня пережить, только ради того, чтобы соответствовать твоему пониманию Чести?!

С каждым словом бешенство, родившееся у меня внутри, все сильнее и сильнее рвалось наружу, заставляя меня не говорить — шипеть сквозь стиснутые зубы. Моя сила то опаляла меня огнем, то покрывала губы ледяной коркой, но пока еще держалась в рамках усиленного мною контроля. Хотя… я об этом сожалела. Понимая, что мой срыв ничего не изменит, но желая ощутить неукротимость разбушевавшейся мощи.

А он… продолжал стоять у окна, с тем же кажущимся равнодушием вглядываясь в виднеющиеся вдали снежные вершины.

— Я не собираюсь уничтожать Лилею, хотя и мог бы сделать это. Я лишь хочу, чтобы они, когда я предложу им свои условия мира, были сговорчивыми.