Двойной бренди, я сегодня гуляю - Мария Елифёрова

– Вик, что это было? – спросил Коннолли, когда, с трудом отбив Лаи у журналистов, они помогли ему укрыться в номере. Лаи доставал из мини-бара бутылку бренди.

– Будете? – вместо ответа спросил он. Патрик с Ликой отказались. Лаи налил себе. Его грязные, исцарапанные руки дрожали; он пролил бренди на столик. Присев на пуф, он залпом проглотил стопку и только после этого сказал:

– Расовая мина. Нечего сказать, эффектно боги меня схватили за волосы… Хорошее лекарство от самонадеянности.

– Расовая мина? – не веря своим ушам, повторила Лика. – Сколько же ей лет?

– Около двух тысяч.

Он налил себе ещё бренди. Вторую стопку он осушил в несколько приёмов.

– В жизни не переживал такого позора, – горько проговорил он, дёрнув свой длинный локон. – Публика – ладно, но я-то профессиональный историк. Даже я не знал…

По его щеке вдруг сползла слеза. Барнардцы плачут много и охотно, но раньше земляне никогда не видели Лаи плачущим. Разве только Лика – тогда, в беседке, когда ему пришлось сообщить Дафии о происшествии с Дораном.

– Простите меня.

– Простить? – изумилась Лика. – За что?

– За высокомерие по отношению к землянам. Всему виной моё невежество. Я должен был лучше знать историю собственной планеты.

Коннолли успокаивающе сжал его плечо.

– Вик, но мы-то тем более не в курсе. Как эта штука работала?

– Она реагировала на феромоны. У каждого физического типа свой состав феромонов. В прошлом, до ассимиляции, разница была значительная. Ассимиляция была вынужденной, с целью «разбавить» расовые типы – чтобы предотвратить возможность впредь использовать подобное оружие. Но на сто процентов, как мы убедились, это не защищает. Рецессивные признаки иногда снова накапливаются…

– Вы рисковали, – заметила Лика. – После того, как она напала на Дафию… У вас другой тип внешности, но как знать, что вы не унаследовали гены этих феромонов? Вы же не делали тест.

– Тесты излишни, – Лаи улыбнулся своей обычной улыбкой. – Я не сомневался, что для меня это безопасно. Дафия – мой брат по семье, но не биологически.

– Так вы сводные? – догадался Коннолли. – И поэтому такие разные?

– В земной терминологии, наверное, это лучший эквивалент. Мы от разных отцов и матерей. Но у вас на Земле так говорят о детях от расторгнутых браков, а у нас ни один брак не расторгается – кроме совсем уж крайних случаев.

– Вот как, – антрополог в Коннолли был неубиваем. – А почему тогда у вас фамилии одинаковые?

– Отец Дафии взял фамилию моего отца, потому что наш род известнее. У нас так принято.

– Вы это кричали карабинерам? – вдруг осенило Лику. – Что вы потомок Фаомы Лаи? И поэтому они не стали вас останавливать?

– Не просто потомок, а «ои-у-миир» – старший наследник, – плечи Лаи расправились, и его красивая голова в яркой шапочке вновь приняла горделивое положение. Даже перепачканный и с ободранными коленями, Лаи излучал достоинство.

– Они бы не посмели меня остановить, – прибавил он. – А если бы посмели, меч – всегда меч.

Никогда мне его по-настоящему не понять, с грустью подумала Лика. И одновременно, глядя на его перемазанную землёй белую рубашку, мальчишеские ссадины на голых ногах, обломанные грязные ногти и упрямый огонёк в глубоких чёрных глазах, она вдруг поняла, как она его любит – со всей его манерностью, его родоплеменными закидонами, его язычеством, его невероятно легкомысленным отношением к собственной жизни – а может быть, даже и за всё это. Но ещё яснее она понимала, что не знает, что ей со всем этим делать.

– Ну хватит уже, пойдём, – сказал Коннолли, – а то бедняга Вик даже ещё не переоделся.

– Это мелочи, – с судорожной усмешкой сказал Лаи. – Хуже то, что я временно без денег. Я не снял перстень, когда копал, и повредил чип.

Из эссе Виктора Лаи, написанного в 295 г. четвёртого пятисотлетия Объединённой Эры Таиххэ.

…то, что необходимо – это прежде всего просвещение. Мне многое пришлось испытать за последние годы, и этот опыт не всегда был приятен, но он научил меня тому, что нужно снова и снова доводить до сознания нашей расы: земляне – не странная или дефектная разновидность барнардцев, они устроены совершенно по-другому, и нам придётся в это различие вникать, потому что иначе его не преодолеть.

Земляне также страдают этой аберрацией восприятия, но они хотя бы отдают себе в этом отчёт. У них существует для неё специальный термин – «расизм». В настоящее время в наших языках нет соответствия этому слову, но ни один вменяемый гуманитарий не скажет: «нет слова – значит, нет явления». Многие вполне образованные жители нашей планеты искренне ужасаются, читая про истребление индейцев в Америке и евреев в Германии, и вздыхают про себя с облегчением: слава нашим богам, у нас такого не было. Это, увы, печальное заблуждение. Да, недавние исторические конфликты таиххан и фаарцев по своей природе не были расовыми, но большинство наших граждан не имеет даже смутного представления о более отдалённой эпохе – о том, что было до Объединённой Эры Таиххэ.

Таким невежеством мы обязаны преподаванию истории в школах и университетах, где эта эпоха не входит в обязательную программу даже для специалистов-историков. И даже я сам, имея степень доктора социогуманитарных наук, до недавнего времени не подозревал о том, что две тысячи лет назад одни наши предки убивали других за цвет кожи и разрез глаз. Безусловно, это замалчивание было продиктовано благородными целями; вполне понятно стремление нашей расы забыть позорные страницы своей истории. Помнить надлежит только достойных людей и достойные дела – таково кредо каждого барнардца. Но именно поэтому мы оказываемся уязвимее перед собственной историей, чем земляне, копящие всё самое мелочное и отвратительное. Земляне хотя бы способны предвидеть, чего ждать от их прошлого; мы же впадаем в ступор, если это прошлое неожиданно вылезает из тёмных щелей и даёт нам по голове.

Это не метафора – прошлое материально, в чём мне пришлось убедиться самому. В данном случае оно материализовалось в виде расовой мины, которая две тысячи лет пролежала в земле и по неизвестной причине активизировалась в этом году при установке статуи в парке. Эта штука убила и искалечила более тридцати человек; среди них мой двоюродный сын Доран – он, скорее всего, на всю жизнь останется инвалидом, а ведь он мечтал заниматься археологией. Кто виноват в том, что целая жизнь ещё не остриженного юноши оказалась сломана в несколько мгновений? Как это ни ужасно, виноваты наши предки. И – наше невежество.

Нам необходимо смирить свою гордость перед землянами – нам есть чему у них научиться. В конце концов, их раса втрое или вчетверо древнее нашей, и хотя она развивалась крайне медленно, за ней преимущество миира. Опыт есть опыт, даже когда он отвратителен. Мудрость – в том, чтобы не игнорировать этот опыт. Мудрость могла бы быть в том, чтобы извлечь пользу даже из таких явлений земной культуры, как оскорбительная статья Льюиса Асланова «Четыре взгляда на барнардцев» (особенно оскорбительная потому, что содержит не ложь, а полуправду) – более того, я вижу определённую ценность даже в мерзкой книжонке «Мой факт», написанной неким землянином под псевдонимом «Бенито Мисима», который утверждает, будто бы пять лет прожил на нашей планете (книга эта полна столь отъявленного вранья, что возникают сомнения, бывал ли автор у нас вообще хоть раз).