Макабр. Война на восходе - Мила Нокс

— Пташка!

Санда, вздрогнув, обернулась. Позади нее стоял Раду — тот, прежний, — брюнет с глазами, полными искр и веселья. И он до мурашек был похож на Теодора — на лучшую, радостную версию Тео. «Тот, кто тебе ненавистен». Санда снова покачала головой. Тогда Раду обиженно надул губы и вдруг… внешность его начала меняться: глаза покраснели, а волосы выцвели до снежно-белых, и вот перед ней стоял нежитель Ворона, в вороте разорванной рубахи которого виднелся черный месяц, знак раба Смерти. Что-то было в нем иное. Словно то дурное, что таилось в прежнем Раду, после смерти утроилось — задор во взгляде превратился в дерзость, улыбка — в ухмылку.

— Ненавидишь меня? — каркнул Ворона. — И правильно делаешь. Знаешь, зачем я вернулся нежителем? Какая у меня цель? Знаешь?

Санда поежилась от отвращения. Что-то не так стало с Раду, когда он вернулся Вороной, она почувствовала это еще в Полуночи. Ее друг стал… другим. Напористым. Эгоистичным. Злобным.

— Я вернулся за тобой, Пташка.

Девушка вздрогнула. Красные глаза сверкнули угольками.

— Ты всегда обрывала меня, когда я хотел сказать тебе о том, что чувствую. Но теперь я скажу. Этот черный упырь мне не помешает. — Раду сплюнул. — Чего он возле тебя ошивается? Кто он тебе?

«И это с ним я должна сыграть?» — Санда отступила. Раду взмахнул рукой, и за его спиной встал темный силуэт.

— Меня всегда бесило, Санда, что я родился таким никчемным! Что никто меня не любил, даже родная мать! Что твой отец меня презирал, ведь я бедняк и тебе, дочери начальника полиции, не ровня! Бесило, что мне приходилось прислуживать богачам и выносить помои! Зачем я родился таким?!

Санда попятилась и вдруг услышала другой голос за спиной — тот, что не слышала много лет.

— Боже, ты такая наивная…

В другом зеркале стоял юноша в форме гимназиста и глядел на девушку красивыми насмешливыми глазами.

— Думала, я буду дружить с тобой просто так? Ходить за ручку, пока нам не стукнет восемнадцать? Санда, какой же ты ребенок… — Он цокнул языком. — Извини, но твоя соседка по парте куда сговорчивее.

Девушка подпрыгнула и сжала кулаки. Так и хотелось дать пощечину ему — ему! Тому, кто разбил ее сердце! Она содрогнулась от ненависти.

И вдруг…

Этот голос… Санда вздрогнула и чуть не бросилась прочь. Немного поодаль стояло еще одно крупное зеркало, где сидела женщина — босая, в длинной белой робе и с распущенными темными, давно не чесанными волосами, и, сложив руки на груди, баюкала пустоту. Подняв налитые кровью глаза, она бросила на Санду строгий взгляд:

— Почему не в кровати, Санда?

Девушка попятилась. Страх вперемешку с ненавистью, злостью, отвращением всколыхнулись в самой глубине души.

— Ах ты, непослушная девчонка! Ну, ничего… Я заставлю тебя уснуть!

И женщина продолжила петь нестройным болезненным голосом:

Санда сделала шаг-другой назад, но вдруг почувствовала невероятную усталость. Ноги подогнулись, в глазах все затуманилось, и девушка осела на пол, думая только об одном: сейчас бы вздремнуть… Хоть немного… Она так долго путешествовала, прошла столько дорог… Пора бы отдохнуть и ей…

Веки Санды опустились, налитые тяжестью, и она провалилась в сон.

Что-то было не так. Санда падала в пустоту. Девушка вздрогнула, подняла голову и поняла, что лежит на полу в странном помещении: стены сверкали и сияли, переливались на свету — казалось, она попала внутрь драгоценного камня. Совсем рядом стоял зеркальный стол, а по ту сторону, сложив руки на столешнице, сидела… ее мать.

Санду пронзил настоящий ужас, она подскочила и попятилась, но наткнулась спиной на что-то твердое. Обернувшись, она увидела зеркало — самое обычное зеркало, в котором отражался зал, полный зеркал, и там, в проходе между зеркалами, лежала… Сомнений быть не могло. Лежала она сама.

— Сюда, — позвала мать, и девушка вздрогнула. — Сюда!

Ничего не оставалось, как только подойти на подгибающихся ногах к столику. Мать смотрела исподлобья — мрачно, тяжело и жутко, так что спина Санды заледенела от противных мурашек, накатывающих волна за волной. Она не видела мать давно и всегда представляла ее именно такой — с безумным взглядом, всклокоченными патлами.

Посередине зеркального стола высились большие песочные часы, внутри которых краснели сверкающие камни, и лежала колода карт с красно-зеленой рубашкой. «В стихе говорилось, нужно сыграть с тем, кто тебе ненавистен… Боже, не могу поверить, что Любовь придумала такие безумные и страшные задания! Да она не лучше Смерти!»

Мать тем временем стала тасовать карты синими дрожащими руками.

— Как у тебя дела, детка?

Санда поежилась.

— Х-хорошо…

Мать улыбнулась, но взгляд ее оставался безумным.

— Ты здорова?

— Д-да…

Мать раздала по шесть карт каждому, но, когда Санда потянулась к своим, вдруг перехватила ее руку, и девушка вскрикнула от холодного, влажного прикосновения. Мать цепко держала ее за запястье.

— С-сначала козырь, — прошептала она и разжала пальцы.

Медленно, очень медленно Санда вытащила из колоды карту и, перевернув ее, обнаружила червовую даму. Совпадение? И вдруг… Изображение на карте ей подмигнуло. Санда с удивлением уставилась на Даму Червей, принявшуюся обмахиваться веером. Из карты донесся тоненький голосок:

— Правила таковы: всякий раз, если ты не сможешь отбить карты и будешь вынуждена их принять, я задаю вопрос. Ответишь верно — игра продолжится. А нет — проиграешь.

— И… и что будет, если я проиграю?

— Домой пойдешь, — хихикнула Дама. — Ну, или останешься здесь — путешествовать по зеркалам очень весело!

«Нет уж, спасибо…» Девушка поежилась.

Игра началась. Синеватые руки матери пододвигали к Санде карты, и она, пытаясь вспомнить все уловки игры в дурака, отбивала одну за другой. Наконец мать подкинула ей пикового короля, а Санда в прошлый ход выложила последний козырь, чтобы отбиться. Она замялась, на лбу выступил пот.

— Ну что, будешь принимать?

— Д-да…

— Тогда вопрос! У тебя будет минута, чтобы ответить!

«Это же второй Макабр! — воскликнула про себя Санда. — Что они творят?!»

Но Червовая Дама не дала ей времени на размышления, пропев загадку:

Часы перевернулись, и на донышко со звоном посыпались камни — Санда метнула на них взгляд и увидела, что каждый камушек, проскальзывающий в узкое отверстие, — красное сердечко.