Черт из тихого омута - Галина Владимировна Романова

— А так! Я не стану раздеваться, и все тут! — прокричала Соня.

— Хм-м, тогда придется мне это сделать самому. — Он улыбнулся самой отвратительной улыбкой на свете, улыбкой, таящей в себе столько двусмысленности, что она тут же притихла. — Ты просто не оставляешь мне выбора, Сонечка. Я все эти дни сдерживал себя. Ты же не маленькая девочка, наверняка понимаешь, чего мне стоит находиться рядом с тобой все это время и ограничиваться лишь дружескими поцелуями…

— Не такими уж они были и дружескими! — возмутилась Соня, отодвигаясь поближе к стене, подальше от его горячего, многообещающего дыхания.

— Тем не менее… — он кивнул с понимающим видом, — ты же не станешь отрицать, что я вел себя по отношению к тебе весьма галантно?

— Не могу и не отрицаю, — поспешила она его успокоить, чтобы, не дай бог, не спровоцировать на что-то большее.

— Вот и молодец, — Кирилл вдруг совсем некстати положил ей руки на колени и нежно погладил запылившуюся ткань джинсов. — Не станешь же ты меня провоцировать на этот раз? Нет? Понимаешь, что сдержать себя я уже не смогу, если мне придется тебя раздевать. Понимаешь?

— Д-да. Понимаю. Но я не хочу умирать, Кирилл, пожалуйста! Мои родители! Они умрут от горя! Я — все, что есть у них! Придумай что-нибудь, пожалуйста! Сделай так, чтобы их не убила такая новость!

Мог ли он отказать ей? Да черта с два смог бы! В памяти мгновенно всплыла непонятно откуда строка давно забытого стихотворения: «Чтоб на тебя с любовью нежной очи милые глядели…» Ничего похожего, конечно, сейчас не было. Правда, очи были милыми, милыми до возникновения какой-то мерзкой слабости во всем его теле, но о любви и речи быть не могло. Она его боялась, и больше ничего. Подчинялась его требованиям. Он был почти уверен, что, прикажи он ласкать себя, она бы подчинилась. Не сразу, но подчинилась бы. Ненавидя, боясь и презирая… Это ему не было нужно, это было больно. Поэтому он и не трогал ее, поэтому и не требовал ничего сверх того, что она могла сделать. А сейчас она его почти умоляла. Смотрела с надеждой, с болью, с дикой безнадежностью в глазах и умоляла придумать что-нибудь. Кто бы отказал, интересно…

— Ладно, девочка, что-нибудь придумаю, — пообещал Кирилл и сразу понял, что поступил правильно, с такой благодарностью она на него взглянула. — Но для всех остальных ты умрешь. Это облегчит нам с тобой дальнейшую жизнь. Нас никто не станет искать. Тебя, во всяком случае. И на новом месте мы с тобой начнем все сначала. С нуля, так сказать…

Снова в памяти всплыл дом на взгорке, огороженный высоким забором, с цветником и капустными грядками. Чумазая ребятня во дворе, и она — Сонька — с подвязанным передником, с миской клубники в руках…

— А что делать с коробкой? — сказала она вдруг, комкая его видение и возвращая в реальный немилосердный мир.

— С какой коробкой? — Кирилл потер щеку, бриться приходилось в походно-полевых условиях, раздражение мучило его второй день. — О какой коробке речь?

— С наркотиками, конечно. Прямоугольная такая, как из-под старого патефона, видела такие по телику. Набита маленькими целлофановыми пакетиками, в каждом из которых — наркотик…

Это был ее последний шанс. Последний из самых последних, правильнее было бы сказать. Она не хотела рассказывать об этой коробке до самого последнего момента. До тех самых пор, пока он не завел с ней разговор о ее смерти.

Умереть для всех… Как это? Просто вот так вот взять — и перестать существовать?! На кладбище оформят могилку. В паспортном столе сделают отметку. Помянут на девятый и сороковой дни блинами и медом. Так, что ли? А как же родители? Что-то мало верится, что Кирилл что-то сможет придумать. Ладно, пусть даже он и сообщит им, что она жива, — что это изменит? Она же никогда не сможет их увидеть. К тому же, кроме родителей, есть еще… ее Гена. Что будет с ним? Он так и будет продолжать жить в уверенности, что она — самая страшная преступница, которую свои же братки за провинность пытали и убили?

Надо было срочно что-то придумать, что-то предпринять, а не сидеть безвольной развалиной и не позволять манипулировать собой в таких масштабах. Тогда-то она и решила сказать ему о той самой коробке, которую она спрятала в камере хранения на одном из вокзалов их города.

Соня видела, что удар попал в цель, Кирилл заинтересовался и насторожился одновременно.

— Ну-ка, ну-ка, поподробнее, пожалуйста. Что за коробка, где она, и вообще, как она к тебе попала?

Тут он снова перестал ей верить. Только что готов был душу дьяволу заложить ради нее… хотя, если разобраться, он давно уже свою душу сатане заложил и перезаложил, но — все равно! То плакала и клялась всеми святыми, что не имеет к этой истории никакого отношения, а то вдруг всплывает история с коробкой! Что за черт?! Не та ли это коробка, чей оттиск он рассматривал на пыльном полу под кроватью покойного Азика?

— Размеры опиши, — потребовал Кирилл не совсем любезно: история переставала иметь романтическую подоплеку, и это не могло его порадовать.

Соня подробно рассказала и о размерах, и о том, как, в каком порядке и сколько чего было в ней уложено. Умолчала лишь до поры о том, каким путем коробка у нее очутилась.

— Хм-м, хм-м, — Кирилл хмыкал долгих минут пять — смотрел на нее не отрываясь и хмыкал, не сопровождая сию странность комментариями. Потом ему, видимо, это наскучило, и он спросил-таки: — И можно узнать, как она у тебя оказалась?

Кирилл уже ничего не понимал. Девочка явно пудрила ему мозги все это время! И наверняка — это она угомонила Азика, в милиции тоже не круглые идиоты сидят! Тогда как она вынесла коробку с наркотой, если бабка, следящая за ней из окна, твердила, что светловолосая женщина выбегала дважды, и оба раза — с пустыми руками?! Может быть, у нее был сообщник? Вряд ли, учитывая, с какими предосторожностями та всегда пробиралась к подъезду. Тогда куда она ее подевала? На чердак? И это на каблуках-то? Черт, черт, черт! Что теперь? Это что же получается: девчонка обвела вокруг пальца его — старого ворона, которому хрен кто когда глаз выклюет?! Нет, нет… Что-то здесь опять не сходится.

Он распсиховался, снова почувствовав почти физическую потребность разобраться в этой истории до конца. Вот уж вовремя, а! У него сегодня документы должны быть готовы, тачка незасвеченная и сто дорог, уходящих за линию горизонта и манящих обещанием новой счастливой жизни. А тут коробка какая-то всплывает, мать ее ети!

— Давай-ка подробности обсудим, дорогуша. Времени у нас с тобой… — он вскинул руку и глянул на часы на левом запястье. — Времени у нас с тобой до вечера навалом, так что давай, рассказывай. Коробка, понимаешь… Ишь ты!

Соня рассказала все без утайки. И про командировку, и про то, как она выходила по пути, и про настойчивость водителя, навязывающего ей эту самую коробку. И самое главное, про тот злополучный листок с отчетом, который пропал у нее из кармана. Она скрыла тот факт, что эта бумага обнаружилась потом в кармане куртки ее нареченного. Не повернулся у нее язык, хоть убейте. Но все остальное выложила как на духу.