Опасная фамилия - Антон Чиж

Она оттолкнула его и пошла в дом, смахивая что-то с глаз.

Граф Вронский встретил его как старинного друга. Распахнул объятия и даже обнял, похлопав по плечу.

– Как я рад вас видеть, друг мой! – провозгласил он.

Ванзаров не был готов к столь бурному приему. На этой даче все бурлило и кипело. Работники с кирками и лопатами безжалостно выковыривали из земли стриженые кусты. Многие уже валялись, беспомощно выставив корни. Между мужиками носился итальянец, причитая на своем птичьем языке, заламывая руки и призывая на головы этих варваров все молнии римских божков. Вронский взирал на трагедию садовника с хищной радостью.

– Вот, полюбуйтесь, – предложил он широким жестом обозреть сад, в котором добивали последние кусты. – Пришло время избавиться от старого и сажать молодые деревца. Они будут прекрасны… Предлагаю в их честь салют!

Из-за кресел появилось охотничье ружье. Вронский высоко поднял его и спустил оба курка. Грохнуло на весь сад. Итальянец пригнулся, словно в него метили молнии, которые он вызвал на нечестивцев, и тонко заверещал. Мужики с лопатами одобрительно заулыбались. Барин чудил, но потеха над садовником того стоила.

Между работниками пробежал низенький старичок в драном армяке, бороденка его кудрявилась. Он что-то бормотал и опять приговаривал: «Il faut le battre le fer, le broyer, le petrir…» Старичок исчез так быстро, словно его и не было. Ванзаров не успел заметить, куда он делся.

Рука Вронского до сих пор обладала изрядной силой. Тяжелая двустволка только чуть вздрогнула от залпа. Опустив стволы, он отщелкнул бойки и выбросил в траву стреляные гильзы. От них еще шел дымок. Ванзарова так и подмывало подобрать одну.

– Привычка охотника? – вместо этого спросил он.

– Люблю во всем аккуратность, – ответил Вронский. – С чем пожаловали в такой славный день?

– Степан Аркадьевич Облонский погиб…

– Стива? Какая жалость… – Вронский дал отмашку, чтобы валили последний куст, над которым причитал итальянец. – Он был славный, но пустой человек. Откровенно говоря, шут. Хотя я благодарен ему за поддержку, когда от Анны отказался весь свет. Но уж если по совести: он ведь никогда не приезжал к ней. Только болтал, и, кроме болтовни, ни на что не был способен. Друзья и родственники его поддерживали и устраивали на теплые местечки. Так бы уже давно просил милостыню. И ведь он забыл, что Анна спасла его брак с Долли, когда он, как мальчишка, попался на любовной связи с горничной. Может быть, кто-то о нем вспомнит добрым словом, но только не я. Not in my line…

– Разве вы не видите, что следует из его гибели? – спросил Ванзаров.

– Я вижу, что жизнь прекрасна, – последовал ответ.

– В таком случае, граф, развейте мои сомнения.

Вронский готов был сегодня развеять даже облака, если бы они посмели появиться в голубом небе над его дачей.

– Построим логическую цепочку, – сказал Ванзаров. – От смерти старшего Каренина – к Константину Левину, и от него к Стиве Облонскому. Куда она должна привести, на ваш взгляд?

– О, эти игры сыщиков! – Вронский шутливо погрозил ему пальцем. – Откуда мне знать? Вы еще спросите у моей кузины, старушки Бетси. Она обожает изображать парку, что плетет нити судьбы. Так каков ваш ответ?

– Есть простое объяснение. Все эти господа тесным образом были связаны с Анной Аркадьевной Карениной. Так или иначе, они могли быть виновны в ее смерти. Такая мысль могла прийти в голову не только мне. А раз так, то вы, граф, следующий.

Вронский задумался на какое-то мгновение и рассмеялся.

– Я понял: вы меня разыгрываете.

– Не имел такого намерения, – сухо ответил Ванзаров. – Иногда старые преступления оставляют долгий след. Позвольте спросить: вам кто-нибудь угрожал?

– Каким образом можно угрожать мне? Тот, кто побывал на турецкой войне, забывает, что такое страх. Поверьте, молодой человек… Но если бы кто-то пожелал вызвать меня на дуэль, я всегда готов. Только вот желающих не нашлось. Покойный Алексей Александрович Каренин все хотел, да силы духа не хватило. Так и не вызвал. А нынешние тем более слабоваты будут.

– Вы или ваш сын поддерживали отношения с Сергеем Карениным?

– Похоже на допрос, – без улыбки заметил Вронский. – Нет, в этом не было необходимости. Мы давно и обо всем договорились с его отцом. Незачем было знакомить Кирилла с Сержем.

– Но ведь они в некотором смысле братья, – заметил Ванзаров.

Такой вывод явно не понравился графу. Лицо его приобрело знакомое холодно-равнодушное выражение.

– Я бы предпочел не касаться этой темы, – сказал он. – Могу помочь еще чем-либо?

– Только одним, граф. Вспомните, в каком платье была Анна Аркадьевна Каренина в последний день.

Вронский задумался.

– Как странно, – сказал он. – Я помню ее в черном платье на балу, когда мы первый раз танцевали, а потом… Их было столько, и они так часто менялись, что я не успевал следить. Но нет, пожалуй, я запомнил ее… Да, она была в белом с голубыми лентами, Анна привезла его из Италии и очень любила.

– Не смею более портить вам прекрасный день, – сказал Ванзаров, отвешивая поклон. – Так приятно видеть вас в приподнятом настроении. Вы радостны, как может радоваться отец, который обрел ребенка, давно потерянного.

Вронский ничего не ответил, а по его непроницаемому лицу трудно было понять, приятен ли ему комплимент.

Ванзаров уже пошел к калитке, но вернулся.

– Простите, граф, у вас есть забавный низенький старичок, который говорит по-французски.

– И хорошо говорит? – спросил Вронский. – С правильным произношением?

– В целом очень хорошо, немного грассирует…

– Что же он говорит?

– Какую-то ерунду про железо, которое надо мять и толочь.

– Такого работника у меня нет, – холодно ответил Вронский и ушел в дом, словно разговор все-таки вывел его из себя.

Бросив помятый велосипед у забора, Каренин вошел в дом.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он без тени раздражения.

Ани приветливо помахала ему ручкой.

– Как видишь, жду тебя, – ответила она.

– Разве ты не должна примерять свадебное платье? Андрей Викторович, кажется, все устроил…

– Свадебное платье подождет. У меня к тебе, братец, есть разговор, от которого нельзя отказаться.

Серж предпочел снять велосипедный пиджак и даже расстегнуть жилетку. Важные разговоры утомили его до последней степени.