"Поворот все вдруг!". Укрощение Цусимы - Александр Лысев

Над морем уже начало темнеть, когда на «Ретвизан» к адмиралу Макарову окончательно стеклись все основные сведения. Результаты дневного боя на девяти русских броненосцах – несколько сотен убитых и около полутысячи раненых. Все корабли сохранили процентов семьдесят-восемьдесят своей боеспособности. Наиболее крупные подводные пробоины заделаны, вода исправно откачивается из подвергшихся затоплениям отсеков, большинство машин целы. Главные силы готовы к продолжению похода, способны развить и удерживать ход не менее пятнадцати узлов.

Хуже обстояло дело на «Суворове» и «Цесаревиче». Им досталось во время сражения больше всех. Оба броненосца потеряли свыше половины своей артиллерии каждый. Имелось на них и множество подводных пробоин, заделанных на скорую руку. Несмотря на исправность котлов и механизмов, были серьезные опасения, что корпуса кораблей не выдержат и на высокой скорости через полученные пробоины внутрь вновь начнет поступать вода. Впрочем, на данный момент и «Суворов», и «Цесаревич» доложили о своей готовности выступить дальше.

Макаров распорядился совершить перестроения. Во главу русской колонны переместился «Ретвизан». За ним в кильватерном строю – три броненосца проекта «Бородино». В центре – «Суворов» и «Цесаревич». Замыкающими – «Победа», «Пересвет» и «Ослябя». Было приказано поддерживать в котлах давление пара, потребное для развития хода в десять узлов. Орудийная прислуга противоминной артиллерии дежурила на своих постах. Командам разрешили ужинать повахтенно.

Ключевский покидать броненосец «Цесаревич» не пожелал. Вступив во время боя в командование носовой двенадцатидюймовой башней, он испросил разрешения остаться на этом посту до конца похода. Ввиду большой убыли в офицерах, просьба Сергея Платоновича была удовлетворена. Комендоры под его руководством исправили полученные повреждения. Башня теперь снова находилась в полной боевой готовности. Правда, снарядов к орудиям в ее погребе оставалось всего десять штук. Но расчет горел желанием в случае необходимости снова дать достойный отпор неприятелю.

Покончив с работами, Сергей Платонович вышел на бак. Вечер вступал в свои права. Море было спокойно. На торчащем среди превратившегося в обломки палубного настила завалившемся кнехте сидел мичман Дараган, разглядывая краски заката. Завидев подошедшего Ключевского, поднялся, поздоровался с неизменной вежливостью:

– Добрый вечер, Сергей Платонович.

– Здравствуйте, Митя.

Тужурка на Дарагане сильно обгорела, левая брючина разошлась по швам до колена, но сам мичман был умыт, а его пробор, как всегда, безупречен.

– Как вы? – теперь уже осведомился Ключевский.

– Слава богу, цел. А вот каюту мою разнесли вдребезги.

Сергей Платонович достал из кармана сюртука смявшуюся коробку папирос, протянул. Мичман кивнул благодарственно. Закурили. Некоторое время оба глядели на закат.

– Больше всего фотографических снимков жаль, – задумчиво произнес Дараган, выпуская в небо длинную струйку дыма. – Представляете, Сергей Платонович, я заснял так много разных экзотических видов! А теперь все сгорело. Дотла.

Ключевскому почему-то вспомнилась его коллекция бабочек. Интересно, как там она в далеком Петербурге? Мысли сами собой перескочили на прошлое, и Сергей Платонович вдруг громко рассмеялся. Дараган повернулся к нему, всем своим видом выражая немой вопрос.

– Вспомнилась прошлогодняя поездка, – пояснил Ключевский. – Как раз в июле месяце. Я со своими товарищами по путешествию уговаривался ровно через год встретиться совсем в другом месте.

– Где же?

– В Баден-Бадене.

Мичман только присвистнул. Сергей Платонович оглядел застывшие впереди громады русских броненосцев. Еще раз усмехнулся и, прищелкнув языком, проговорил:

– Вот такой вот Баден-Баден.

Бездомного мичмана Ключевский пригласил ночевать в свою двойную каюту. Она хоть и была изрядно посечена осколками, залетавшими во время боя сквозь разбившийся при первых выстрелах иллюминатор, но, в общем-то, можно сказать, уцелела. Приглашение было принято Дараганом с благодарностью.

На Желтое море незаметно опустилась летняя ночь. Русский флот, осторожно попыхивая дымом из труб, продолжал оставаться в прежнем квадрате. Кочегарам была дана команда – бросать уголь в топки аккуратно, чтобы в темное небо не взметнулись бы случайно снопы искр. В целях маскировки суда огней не показывали. На корме каждого из них были зажжены только ратьеровские фонари. Полупорты батарейных палуб оставались открыты, вахтенные и прислуга малокалиберных орудий напряженно всматривались в темноту, стараясь не пропустить силуэты неприятельских миноносцев, как только таковые возникнут в зоне видимости. До Порт-Артура оставался один ночной переход средним ходом. Но сигнала выступать все не приходило.

Около полуночи на северо-востоке был замечен огонь. По поданным прожектором позывным определили – к главным силам возвращается из дозора крейсер «Светлана». Выплывая из мглы, она уверенно пошла к головному русскому броненосцу. Пока не вступили в голосовое сообщение между кораблями, шестидюймовки «Ретвизана» держали изящный силуэт крейсера под прицелом. На всякий случай.

Перешедшая со «Светланы» на «Ретвизан» группа офицеров была тут же препровождена в адмиральский салон. Макаров с чинами штаба сидели за столом над картами, свежеперебинтованный Рожественский дремал на своем диване в углу. Унести себя в отдельное помещение до окончательного определения наших дальнейших планов неугомонный Зиновий Петрович так и не дал.

Вошедшие офицеры взяли под козырек. Макаров с едва уловимым удивлением узнал в старшем из прибывших капитана 1-го ранга Родионова. Тот командовал крейсером «Адмирал Нахимов». Сегодня утром по предварительной договоренности с адмиралом Витгефтом «Нахимов» должен был выйти в составе порт-артурского отряда кораблей навстречу главным силам русского Тихоокеанского флота.

Доставленные Родионовым сведения были сколь печальны, столь и важны. Утром 28 июля адмирал Витгефт, подняв флаг на единственном оставшемся в строю броненосце «Севастополь», вышел на внешний рейд Порт-Артура. Остальные броненосцы были окончательно добиты в гавани японской осадной артиллерией. Несмотря на то что только-только отремонтированный усилиями артурских мастеровых крейсер «Олег» опять получил накануне подводную минную пробоину и принять участие в операции не мог, отряд Витгефта представлял собой достаточно внушительную силу и имел, как казалось, немалые шансы на успех. В море удалось вывести крейсера «Рюрик», «Адмирал Нахимов», «Владимир Мономах», «Дмитрий Донской». В составе группы адмирала Энквиста следовали «Аврора» и «Диана». Предполагалось, что всем им будут противостоять устаревшие броненосцы и крейсера отряда адмирала Катаоки. Справиться с таким противником порт-артурскому отряду было вполне по силам.

Неприятности начались практически сразу же. Несмотря на то что фарватер был накануне тщательно протрален, в момент выхода из Артура подорвался на мине «Мономах». Крейсер сразу же потерял ход и беспомощно застыл с угрожающим креном на один борт. Повернувший ему на помощь «Донской» наскочил, по-видимому, на минную банку и взлетел на воздух со всем экипажем. На глазах у всех повторилась трагическая история «Петропавловска». Спасти никого не удалось. Подошедшие через час буксиры поволокли «Мономаха» обратно в Восточный бассейн. Время было потеряно. На горизонте возникли, быстро приближаясь, японские корабли. Неприятель подходил несколькими отрядами с трех сторон. Но прежде чем броненосцы Катаоки оказались в зоне действия русской корабельной и береговой артиллерии, прогремел очередной взрыв под «Севастополем». Осев на корму, русский флагман продолжил сближение с противником и вскоре открыл огонь по центральной группе вражеских кораблей. В кильватер с трудом маневрировавшему «Севастополю» вступили «Рюрик» и «Нахимов». Крейсерам Энквиста, имевшим перед японцами преимущество в скорости, было приказано выходить как можно скорее на чистую воду и прорываться дальше самостоятельно. Энквист не заставил просить себя дважды. Разведя пары во всех котлах, на восемнадцати узлах «Аврора» и «Диана» устремились в остававшийся промежуток между центральным и правым японскими отрядами. За ними попытался гнаться крейсер «Идзуми», но вскоре оставил это занятие. Из Артура Энквист вырвался точно, но на связь больше не выходил и дальнейшая судьба его кораблей до сих пор покрыта мраком. Сопровождавший Витгефта отряд наших миноносцев попал под перекрестный огонь японцев. Во избежание ненужных потерь миноносцы отослали обратно в Артур. Артиллерийскую дуэль продолжили три наших бронированных корабля. Но было ясно, что «Севастополь» уже не ходок. Принимая на себя основной удар Катаоки, Витгефт попытался обеспечить прорыв «Рюрику» и «Нахимову». Взяли курс влево, в сторону бухты Тахэ. И на подходах к ней подверглись невиданным по силе и дерзости за всю войну минным атакам. Среди белого дня, невзирая на шквальный огонь русских, со всех сторон накинулись десятки японских истребителей. По-видимому, адмирал Того сосредоточил в засаде у Порт-Артура весь свой минный флот. Причем помимо миноносцев было отмечено появление многочисленных катеров с шестовыми и метательными минами и даже джонок и шаланд, забранных у китайцев. Все они как из рога изобилия разбрасывали на пути следования русских плавающие мины. И это среди белого дня! Бесстрашие японцев граничило с безумным фанатизмом. Огнем русской артиллерии было уничтожено и повреждено около десятка номерных миноносцев. Несколько катеров и джонок просто раздавили бронированными корпусами как грецкие орехи. При этом, невзирая на вероятность попаданий в собственный минный флот, по отряду Витгефта продолжали стрелять корабли Катаоки.