Домашний огонь - Камила Шамси

– Твит убрали не мы, сэр. Номер пришлю через минуту.

Он закончил звонок. Подумал, не пойти ли к жене. Или нет – сначала он все уладит, для сына, для той девушки, потом расскажет Терри. Он вытянулся на диване, скрестил руки на груди, глаза не закрывал. Кто будет бодрствовать ночь над его телом, кто будет держать его за руку в последние минуты?

* * *

Грохот разнесся в доме, на лестнице, в коридоре. Он встал – трое мужчин из его охраны ворвались в гостиную, выстроились стеной вокруг него, эта подвижная стена бегом вытолкнула его на лестницу, подхватила и понесла на руках, словно манекен, а он пытался вывернуться, отыскать жену, дочь. Выкрикивал их имена – Терри! Эмили! – только эти два слова сохранили смысл, все остальные ничтожны.

– Мы здесь! – голос жены, быстрые шаги позади.

– Я позабочусь о них, сэр!

Славный парень, этот Суарес! За окном сирены, человеческая стена движется прочь от входной двери, в подвал. У охранников в руках оружие, из рации команда: «Заприте двери, никого не впускать до окончания проверки». В убежище, жена и дочь следом, дверь закрывается, Терри поворачивает ручку сейфового замка.

– Зачем нас отвели в ванную? – удивляется Эмили, и Карамат не сразу соображает, что дочь еще не бывала дома с тех пор, как он сделался министром внутренних дел. Она здесь – гостья из прошлого, напоминание о прежней жизни.

– Теперь здесь убежище.

– О боже, нас хотят убить!

На лицо дочери он смотреть не мог. Вместо этого принялся внимательно ощупывать дверь – словно он глава семьи, способный отыскать уязвимое место и сразу же его починить.

– Суарес! – крикнул он и застучал в дверь кулаками. – Что происходит?

Голос по другую сторону – кажется, Джонса – ответил:

– Постараемся как можно скорее выпустить вас.

Как будто министр внутренних дел с женой и дочерью застрял в неисправном лифте. Уж эти англичане, иногда они такие. Даже валлийцы. Он сунул руку в карман – телефона не было. Остался на столе в ожидании СМС от Джеймса. И Эмили и Терри тоже без мобильников. Он снова постучал в дверь.

– Мне нужны объяснения.

– Сэр, мы перехватили переговоры. О готовящемся нападении.

– Это бесполезно, – сказала Терри. Она обеими руками обнимала дочь. Ему бы подойти к ним, придумать какие-то успокоительные слова, но он сел в отдалении, прислонившись к кафельной стене. Что им сказать? Что все обойдется?

– Простите, – пробормотал он, надеясь, что хотя бы одна из них ответит: это не его вина.

Терри отвернулась от мужа и четко, разумно принялась разъяснять дочери протокол безопасности и как устроено убежище, а также что переговоры могут ничего не означать и ничего не случится, потому что если бы кто-то в самом деле планировал налет на дом министра, с какой бы стати обсуждал это по открытой связи.

Пуленепробиваемые стены… защита от взрывной волны… запас воздуха. Такими словами утешала она его дитя. Как прекрасны они обе, его жена и дочь. Его враги где-то за стенами этого убежища плетут интриги, чтобы его низвергнуть, организуют утечки, раскапывают грязь, все то, чем печально прославился Вестминстер, а он сидит в бронированной коробке с женой и дочерью, прячась от террористов. Он сложил руки – словно на молитве или словно отец, обхвативший младенческую голову сына. Или словно политик – читающий свою судьбу по линиям ладони. Все эти суеверия он не признавал, но как-то раз ему сказали, что линии левой ладони обозначают судьбу, с которой ты рожден, а на правой – ту судьбу, которую сам себе выкроил, и с тех пор он с удовольствием отмечал, какие разные у него руки – линия сердца, линия головы, линия судьбы, линия жизни. В какой момент он превратился в человека, способного думать о том, как бы спасти свою политическую карьеру, когда его дочь нуждается в отцовском ободрении? Он похлопал рукой по полу и, когда Эмили села рядом, взял ее за руку, притянул ее голову себе на плечо. Стал перебирать ее пальцы, считать, как считал у новорожденной, хотя до появления на свет Эймона думал, будто это сказки, никто из родителей так не делает.

– Твоя мама права, – сказал он. – Кто может напасть, нападает. А кто не может – болтает.

Она даже засмеялась слегка.

– Честно говоря, думаю, Суарес раздувает дело, это всего лишь проверка безопасности. Уж так он устроен. Ему непременно требуется убедиться, что все его парни – и женщины тоже, спешу добавить, пока ты меня не одернула, – умеют действовать в опасной ситуации.

– Ты говоришь это, чтобы меня успокоить?

– Я – Одинокий Волк. Успокаивать – не по моей части.

Он выставил напоказ зубы, и она доверчиво улыбнулась ему.

Они и в двадцать с лишним лет еще дети, это новое поколение. Он-то в возрасте Эмили уже навидался уродливого и страшного – и противостоял, и порой получал удовольствие. И кстати, хотя Антинацистская лига политически была беспомощна, ведь она выиграла в итоге? Разве он сам – не живое тому доказательство? Кто бы угадал в ту пору, когда он расхаживал со значком «Расист в постели ноль», высматривая случай подраться или потрахаться, что он доберется до таких высот? А если б ему представилось это, если б кто-то сказал, что он станет министром внутренних дел и будет прятаться в ванной комнате, перестроенной под убежище, потому что убийцы попытаются добраться до него, он бы и переспрашивать не стал, заведомо уверенный, что враги его – бритоголовые неонацисты. Но как посмели они – те, кого он считал когда-то своими. После всего, что его поколение сделало, стараясь превратить эту страну в их страну. И они посмели! Личные счеты – да, черт побери, так и есть!

– Папа! – вскрикнула Эмили, и он разжал ее пальцы.

Что они затеяли? Грузовик с динамитом на соседней улице, взрыв, который снесет целый квартал? Проберутся по канализации? Проникли в его охрану? Он оглянулся на Терри.

– Дыши, – одними губами напомнила она и села рядом с дочерью, по другую сторону.

Он сосредоточился на вдохе и выдохе, на том, что держит дочь за руку. На мысли о том, что зло далеко не всегда компетентно. И на мысли о том, что из убежища он выйдет героем, появится шанс возглавить партию. И снова – вдох и выдох и рука дочери.

После бесконечно долгого, как показалось, молчания, Эмили сказала:

– Будь Эймон с нами, он бы анекдоты рассказывал.

Карамат глянул на часы. Сын уже в Карачи.

Он кашлянул:

– Терри, еще одно…

В дверь застучали, условный сигнал, которым Суарес давал знать, что опасность миновала, потом и голосом начальник охраны подтвердил: можно выходить. Карамат вскочил, слишком резко, голова на миг закружилась. Он повернул ручку замка, услышал, как все стержни выскользнули из отверстий, не удерживали больше дверь. Услышал, как расплакалась от облегчения дочь, повернулся обнять ее, и Терри тоже ее обняла, все трое цеплялись друг за друга, а когда расцепили объятия – вот и Суарес, улыбается, довольный.