Алгебраист - Иэн Бэнкс

Апсил широко улыбнулся, обнажая зубы, черные, как его кожа.

— Я тоже так думаю, мадам.

— Ну, значит, договорились. — Огромный свисающий диск немного сполз с подставки внутри дельтавидного корабля и повернулся к ним. — Так что там с вашей попыткой убедить главного наблюдателя Браама Гансерела позволить вам использовать прямую методику?

Фассин улыбнулся:

— Продвигается, как и любая долгосрочная экспедиция, полковник. Чрезвычайно медленно.

— Жаль.

Апсил погладил изображение на своем сканере и сунул прибор назад в карман, а потом кивнул на маленький корабль:

— Он готов. Можно загружать?

— Давайте.

Загружать газолет в челнок стало у Фассина и Апсила чем-то вроде традиции. Они нагнулись, взяли его с двух сторон и (поначалу очень медленно) стали заводить остроносый передок в грузовое пространство наверху, а под конец им пришлось повиснуть на аппарате, чтобы замедлить его движение. Аппарат был почти невесом в условиях ничтожной гравитации Третьей Ярости, но масса его составляла более двух тонн, и законы инерции и движения на него распространялись. Их подняло на высоту трех метров в трюм челнока, по направлению к открытым опорам подготовленной люльки, в которой фиксировался газолет. Э-костюм полковника занимал пространство двух небольших газолетов, но в трюме все равно оставалось место еще для пяти. Остроносая машина заняла место рядом с высоким диском, в котором помещалась полковник Хазеренс. Убедившись, что аппарат надежно закреплен, двое мужчин спрыгнули с корабля. Вместе с ними нырнула вниз и полковник.

Фассин поднял голову и окинул взглядом обводы газолета. «Каким маленьким он кажется, — подумал он. — И в таком крохотном пространстве проводишь долгие годы… десятилетия… даже века…» Они приземлились. Апсил, более опытный, правильно подогнул колени, а Фассин подпрыгнул.

Гигантскому э-костюму пришлось наклониться, чтобы пролезть в открытый люк корабля, он упал, но тут же выпрямился, гудя своими винтами, со свистом вспарывавшими воздух.

— Должна сказать, что предпочла бы входить в атмосферу напрямую, то есть фактически. Так сказать, реально, — прокричала полковник.

— Да, полковник, и я тоже, — сказал Фассин.

— Желаю вам в этом удачи, — прогремела ирилейтка.

— Спасибо, — ответил Фассин. — Подозреваю, что удача будет нам необходима, пусть даже ее и не хватит.

Через несколько часов ему едва хватило времени подумать, что как раз неудача и породила шанс, который они искали, но тогда пришлось спасаться бегством.

Остальные в конце концов убедили его. Пошли все — Тай, Сондж и Мом. Почему не он? Уж конечно не потому, что он такой нервный. Может, чуточку ленивый?

Он вовсе не был нервным или таким уж ленивым. Просто он хотел остаться в гнезде и понежиться с К. — подключенная к травмализатору и вспомогатору, она завершала свое зновидение. Некрепко привязанная, она парила в мягкой струе, выходящей из воздушного стула, — тонкое, грациозное тело в полузародышевой позе; она размахивала руками, ее длинные, схваченные пучком каштановые волосы расцветали над ней, как капюшон кобры, то ниспадая на голову, то снова распускаясь. Сетка ядерно-магнитного резонатора, точно многопалая рука, ухватила ее голову сзади. Прозрачная трубка вспомогатора исчезала в крохотном отверстии невроволокна за ухом. Глаза К. лениво двигались под веками, а на лице ее, казалось, застыла улыбка.

На этом этапе, когда она появлялась из долгого зновидения, казалось, будто она нырнула в какую-то бездонную пропасть и теперь медленно плывет назад сквозь несколько километров залитого солнцем мелководья. Можно было направиться вброд навстречу приближающемуся человеку и при этом не погружаться в этот сверхчеткий голографический сон, вызванный химией и ЯМР, можно было вроде как дышать сквозь трубку, пока они, дыша жабрами, двигались к берегу, к этой суетной реальности.

«Эй, Фасс! — передала она, когда он нырнул к ней навстречу, надев небольшой ЯМР-ошейник и став частью медленно испаряющегося зновидения. Она отсутствовала полтора дня: долго. — Ты меня встречаешь? Спасибо, братишка!»

«Повеселилась?» — спросил он.

«Это получше любого веселья. Догадайся, где я была?»

Он послал недоуменный жест плечами.

«Ни малейшего понятия».

«В экспедиции! Мне знилось, что я настоящий наблюдатель — на Наскероне. Ну, вообще-то это был не Наск, а другой газовый гигант, который называется Фуренасил.

Видимо, там и сделали этот чип. Ты когда-нибудь слышал про Фуренасил?»

«Да, это еще одно место, где ведутся насельнические исследования. Значит, тебе знилось, что ты там была. В экспедиции?»

«Ну да. Ты так удивительно об этом рассказывал. И, Фасс, это было здорово! Лучшее зновидение в моей жизни… Ну, хорошо, пусть не лучшее, но почти!» К. улыбнулась в его сторону заговорщицкой, самодовольной, сексуальной ухмылкой. Он догадался, какое зновидение она имеет в виду под самым лучшим. Он и она видели его вместе. Любовное зновидение, совместное погружение в то, что они чувствовали друг к другу. Вернее, предполагалось, что чувствовали. Любовные зновидения в некотором роде были фальшивы — вы и в них могли лгать о ваших чувствах, и если правильно выбирали матрицу из травмализатора и сопутствующие химикалии из вспомогатора, то вам было гарантировано зновидение исключительного, наивного, душераздирающего блаженства даже между двумя людьми, которые на самом деле ненавидели друг друга. Но то, что происходило в зновидении между ними, было прекрасно. Прекрасно — однако он не горел желанием повторить опыт. Он вообще с сомнением относился к ощущениям от виртуальной реальности и зновидений, особенно если вас к тому же накачивали соответствующими синтетическими веществами из вспомогатора: попадая в мозг, они создавали самую что ни на есть достоверную ВР. Легально или даже полулегально — какая разница.

«Ты должен попробовать! Правда! Это будет вроде практики, как ты думаешь?»

«Наверное. Если я окончательно решу заниматься экспедициями на газовые гиганты. Как я понимаю, ты рекомендуешь».

«Если оно такое, то конечно — занимайся!»

Насчет «конечно» он сильно сомневался. Он все еще был молод, еще не принял решения относительно будущего. Стать ли ему наблюдателем медленных, чего, кажется, от него ждут все окружающие, включая даже людей, с которыми он делил гнездо на орбиталище 4409 («Счастливый орб»)? Или заняться чем-нибудь совсем другим? Он еще не знал. Сам факт, что все видели в нем будущего наблюдателя, как только пройдут годы молодых безумств (а годы эти и в самом деле были безумными — невозможно представить, что так может продолжаться бесконечно или хотя бы долго), придавал ему решимости не делать то, чего от него ждут… хотя, признавал он, может быть, «решимость» было слишком сильным словом. Нежелание. Придавал нежелания. Так ему больше нравилось. И тем не менее он мог удивить их всех. Он мог бы сделать что-нибудь совершенно, бесконечно, удивительно неожиданное. Ему сначала нужно было прочувствовать много всего разного, пока он не найдет то, что нужно, вот в чем дело.