Врангель. Последний главком - Сергей Карпенко

— Что он ведает только финансами и политическими вопросами, а командование армией целиком в руках Деникина. Так они ещё в декабре разделили власть с Корниловым... Но теперь — никакого просвета: дни Алексеева сочтены и Деникин с Романовским вот-вот наложат руку и на деньги, и на политику. Если уже не наложили... С нами случилось самое страшное: мы оказались в подчинении лиц, коим не дано свершить ничего великого...

— Не бывает, чтобы совсем не было просвета...

Отставив чашку, Врангель расстегнул мундир: ему стало жарковато, хотя солнце только-только заглянуло на тенистый атаманский двор. Три здоровенных серо-жёлтых пса, уже привыкшие к нему, лежали, положив головы на когтистые лапы, неподалёку, на посыпанной песком дорожке. Ждали, когда и им перепадёт со стола. Их тёмные полуприкрытые глаза косились, следя за каждым его движением...

— Пока — один мрак. Денег и снабжения нет. С Красновым, у которого всё это можно получить, рассорились в пух и прах. А кубанские самостийники ведут себя так, будто они — римляне, а мы — нанятые варвары.

— Остаётся надеяться, что Деникин в самом скором времени расставит всё на свои места.

— Только не Деникин! — вскинулся Дроздовский. — Я рассчитывал, что сразу после занятия Екатеринодара он разгонит Раду с правительством Быча и посадит наказного атамана. Только не эту бабу Филимонова, разумеется... А он даже постеснялся въехать в город раньше них. Надо же, какая деликатность! Насколько мне известно, его об этом попросили Филимонов и Быч. Это что, политика? И Деникин не просто терпит этих родственников Керенского, но и потакает им. Тем хотя бы, что сам напускает учредительские туманы... Договорился до того, что именно Учредительное собрание должно определить будущее устройство России! Чудовищно! Того и жди — договорится до республики. Это что — тоже политика?

— Так вы, Михаил Гордеевич, считаете безосновательными его опасения оттолкнуть казаков провозглашением монархических лозунгов?

— Далее если он и прав... отчасти, то зачем оскорблять самые святые чувства тех, кто проливает свою кровь?! Подавляющее большинство моих офицеров мечтают о возрождении монархии... А зачем преследовать Шульгина за статью в защиту монархистов? И это, скажете, политика?

— Как я понял, они пытаются собрать под наши знамёна самые разные слои...

— В этом-то и вопрос — под какие знамёна? И кто собирать будет? Монархические организации как никакие другие способствуют притоку офицеров в армию. И в частях они уже ведут работу. Это большая сила... Я сам, между прочим, член одной из них. И вам, Пётр Николаевич, нельзя оставаться в стороне... — Водрузив на нос пенсне, Дроздовский требовательно глянул Врангелю прямо в глаза. Он явно ожил.

— Мне не известно о существовании подобных организаций в моей дивизии. Но в стороне не останусь...

Гаркуша как нельзя кстати нарушил их уединение: чуть прихрамывая, принёс из летней кухни пирожки и сырники. Румяные и обильно политые растопленным коровьим маслом, они помогли Врангелю убедить Дроздовского всё же перекусить перед дорогой. И псам перепало-таки.

— У нас что политика в тылу, что управление войсками на широком фронте — сплошное самоубийство...

Дроздовский и говорил, и жевал не торопясь, хотя время уже поджимало: к 11 часам 3-я дивизии должна построиться на восточной окраине станицы в походную колонну.

— И потом... Если уж к войскам Деникин и его штаб предъявляют требования, намного превышающие их силы, то почему таких же повышенных требований они не предъявляют к себе? А заодно и к тем, кто снабжает армию? Почему от них не требуют снабдить нас винтовками и сапогами «во что бы то ни стало» и «минуя все препятствия»? В работе довольствующих органов — сплошь рутина, бумажность и наплевательское отношение к войскам... До каких пор мы будем оплачивать боеприпасы кровью?

Врангель почувствовал, как пробежала по телу жаркая волна. Молоко вдруг показалось холодным. Запершило в горле, и он закашлялся.

— А с санитарной частью что творится! Ведь стон идёт... Я буквально засыпан жалобами на скверную пищу и отсутствие белья, на плохой уход и беспорядок в лазаретах. А самое ужасное — массовые случаи заражения крови... Это при современном-то состоянии хирургии! Знаете, сколько офицеров моей дивизии, получив лёгкие раны, подверглись ампутации или умерли от заражения крови? Десятки! Заносят заразу не только при операциях, но даже при простых перевязках. Это же преступление! И за это никого из врачей не наказали. Ни-ко-го!

Врангель, забыв о молоке и машинально кивая, опасливо прислушивался к собственным ощущениям. Не температура ли поднимается? Неужто испанка какая-нибудь? Или похуже какая дрянь... Срочно написать Олесиньке. Приедет ежели, чтоб привезла градусник и аспирин. Не найдёт аспирина — хотя бы антипирин...

— Знаете, Пётр Николаевич, что мне напоминает всё происходящее с нами? — Взвинченность Дроздовского вдруг уступила место тихой задумчивости. — Хирургическую операцию. Взять хотя бы мартовский переворот... Ведь он был опасной и тяжёлой хирургической операцией. Увы, неизбежной... Беда только в том, что нож хирурга оказался грязным и в тело России занесли большевистскую заразу. Теперь, чтобы спасти Россию, нужно удалить ту часть, которая поражена гангреной большевизма. И наша борьба — не что иное, как новая операция. Только вот, боюсь, как бы хирургический нож в руках нынешних наших вождей опять не оказался грязным...

С улицы донёсся шум подъезжающего автомобиля и крики бегущих за ним казачат.

Дроздовский, отставив пустой стакан, вынул часы из нагрудного кармана френча.

— Двенадцатый. Пора...

— А рапорт подать всё-таки следует... — Врангель заставил себя ободряюще улыбнуться. — Ия хочу, чтобы вы, Михаил Гордеевич, были в курсе... Я в своих донесениях постоянно указываю на недостатки снабжения, непосильные задачи и изматывание частей. Ежели угодно, покажу копии.

— Благодарю, это лишнее.

Легко поднявшись, Дроздовский первым протянул руку. Лицо его посветлело, ответная полуулыбка чуть оживила губы, горькие складки смягчились.

Вышли на переднее крыльцо. Часовые взяли «на караул».

— И вы, Пётр Николаевич, должны быть в курсе... — Дроздовский указал на поджидавший его чёрный автомобиль, добросовестно отмытый шофёром от жирной кубанской пыли. — У моего «Паккарда» лопнула шина, и пришлось ставить последнюю запасную. А у меня — лопнуло терпение. А запасного нет. Так что командующий мой рапорт получит. Надо продезинфицировать нож хирурга. Рискнём... Больше зла, чем есть, от этого не будет. А там, может, и улыбнётся счастье — спасём больную Россию.

Пожимая его костлявую кисть — показалась чуть ли не ледяной, — Врангель решил окончательно: встретятся в другой раз — тогда и поговорит вполне откровенно. А найдут общий язык — глядишь, и до совместных шагов дойдёт дело. Многое, впрочем, будет зависеть от того, как отреагирует Деникин на рапорт Дроздовского.