Хроника стрижки овец - Максим Кантор

Вышеперечисленные блага гражданин надеется получить от корпорации, а государство будет выполнять обязанности корпоративного мажордома – поднимать шлагбаум, когда едем на курорт. В тот момент, когда мыльный пузырь лопнул и открытое общество и финансовый капитализм перестали существовать, – в этот момент наступила абсолютная власть олигархии: единственные скрепы социума отныне – гарантии корпораций.

Так называемая коррупция – есть не что иное, как система жизнедеятельности корпораций, и клан Путина здесь совершенно ни при чем. Чекист виноват, так же как и остальные.

У нас произошла подмена понятий. Мы связали коррупцию с ростом чиновного произвола, тогда как чиновничьи взятки – лишь одна из форм коррупционного механизма. Да, взятка чиновнику – это плохо, но запредельная зарплата радиоведущего, пиар-агента, колумниста, галериста – это точно такая же взятка. Данный труд не стоит тех денег, какими оплачен, – обществу от трепа колумниста или рекламы бренда никакой пользы нет. Цена работы установлена мафиозным путем – как и у чиновника. Корпорация менеджеров правительства хочет получать не меньше, чем корпорация нефтяников или пиар-агентов – это их право. Либеральный рынок приватизировал все – и государство тоже. Конфликт между честным бизнесменом и нечестным чиновником – не более чем соревнование между членом ООО «Река» – и членом ООО «Озеро»; разницы между менеджерами нет никакой. Когда менеджеры «Реки» разваливают «Озеро», они поднимают свой оклад.

Дискредитация института власти и церкви – есть необходимый шаг в окончательной победе олигархической формы правления в России. И сейчас члены корпораций этот шаг и совершают.

Программы у мифической оппозиции будто бы нет – как нет и кандидата на управление корпорацией государства; требуется выставить государство на аукцион – там будет видно. На деле программа есть – это программа олигархическая, и никакая иная произнесена быть не может и произнесена не будет.

Чтобы победить олигархию, общество должно быть стратифицировано вопреки сегодняшним границам корпораций.

И первой стратой должна стать новая русская интеллигенция – с моралью и кодексом чести. Этот кодекс должен не совпадать с моралью рынка – так, как это и было у русской интеллигенции.

Вчера еще интеллигенция появиться не могла: сегодня место освободилось. Прежде мнилось, что столичные бульвардье и есть рудимент интеллигенции, сегодня не мнится.

То, что именует себя креативным классом и интеллигенцией, является не чем иным, как либеральным мещанством. В этом нет обиды, это просто социальный факт.

Понять, что перед нами мещанство – просто: данная страта не располагает никаким убеждением и знанием, превосходящим убеждение и знание работодателя. Внутренний кодекс мещанства и кодекс рынка – совпадают. Вот и все.

Высшим авторитетом отныне является не мораль и не сострадание – но успех в бизнесе. Выбрав лидером олигарха и открестившись от народа, мещанство обозначило себя как известную социологии страту.

Вы можете представить Достоевского, выбирающего своим лидером Рябушинского, или Чехова, которому нечего добавить к словам Мамонтова? Такого представить нельзя – как нельзя именовать издателей глянцевых журналов и пиар-агентов – интеллигентами. И это надо очень точно понять.

Ситуация следующая. В России либеральное мещанство выступает против коррумпированного чиновничества. Чиновничество является одной из корпораций, но в целом для развития олигархической формы правления – это преграда. Планктон олигархии, мещанство, требует демонтировать государство. Вот, собственно, и все.

Преодолеть эту ситуацию можно лишь путем утверждения морали, превосходящей корпоративную, превосходящей логику рынка. В тот момент, когда появится интеллигенция и мещанство займет свое место – в этот момент олигархия потеряет моральное преимущество.

Это будет первый шаг.

В 1990 году Ростропович показал мне холст Григорьева «Лики России». Дело было в лондонской квартире Славы (я не панибратствую, просто Растропович со всеми пил брудершафт, выпил и со мной, эта история – дань дружбе), я тогда прожил у него месяц и участвовал в реставрации картины.

Григорьев, когда уезжал из России в эмиграцию, разрезал этот холст на четыре части по вертикали и наклеил на ширму – так и увез, как предмет мебели. Потом Григорьев скитался по разным углам, он был и театральным художником, и живописцем. Признания при жизни не получил, умер во Франции. Оставалось много холстов – добротной реалистической живописи. В девяностые годы картины стали попадать на аукционы. Брали Григорьева на торги неохотно – реализм в это время вышел из моды, казалось, что навсегда. В Москве в девяностых вовсю цвела мораль «новой школы кураторов», и кто-то (кажется, живчик Бакштейн) объявил, что пора забыть, что существует кисть и холст. Одним словом, шансы у Григорьева на рынке были невелики, это не абстракция, не загогулины, а дотошная реалистическая живопись: нос нарисован на том месте, где и бывает в природе.

Картина «Лики России» была безнадежна во всех смыслах. Изображен убогий пейзаж: косогор, лошадка, телега, вдаль уходит необжитое пространство с редкими избами. И на первом плане, образуя нижний фриз – кривые лица баб и мужиков. Перспектива сплющена, на манер иконописи – в целом это бесперспективный взгляд на жизнь русской деревни. Создается впечатление, что художник не приветствует прогресс. Ну скажите, кому в те свободолюбивые годы такое могло понравиться? Ростропович, однако, купил – стоила ширма 30 тысяч фунтов. Слава переживал, что вывалил бешеные деньги, он у каждого гостя спрашивал: ну ведь неплохая же вещь? Ну правда же неплохо, да? Картину отреставрировал Сергей Есаян. Полоски холста сняли с ширмы, сшили, заделали швы. Я помню, как подбирали краски, чтобы швы стали назаметны. Коллекция Ростроповича была огромна – Григорьева он перевез к себе в Париж на авеню Мандель, там было много сотен русских холстов. Слава переживал коллекционирование как борьбу на баррикадах.

– Вот, еще одну вырвал у них из лап! Понимаешь, – говорил он, – я спасаю живопись от чекистов. Чтобы ничего этой кремлевской сволочи не досталось. Я даже компанию основал – Сракс!

Он объяснил, что СРАКС – это аббревиатура: Slasva Rostropovich against Kremlin Shit – Слава Ростропович против кремлевского дерьма. Я не знаю, существовала или нет такая компания – или он выдумал компанию, чтобы усилить свое заявление. Коллекция росла, в ней были поразительные вещи. Больше всего я любил вот эту вещь Григорьева – возможно, и потому, что видел, как ее спасают. Сегодня эта вещь стоит по меньшей мере миллион – Григорьева оценили. Впрочем, с такими-то ценами на нефть можно и «Лики России» оценить. После второго миллиарда глаза сами раскрываются. Ростропович умер, а его семья решила продать коллекцию на аукционе Сотби – деньги аховые. Алишер Усманов, российский воротила, связался с аукционным домом до торгов и выкупил всю коллекцию разом. Поторговался, сбил цену для оптовой покупки, купил коллекцию – и преподнес картины в дар Владимиру Путину. В конце концов, если отечественные спекулянты акциями собирают прекрасное, отчего бы и президенту страны не иметь свое собрание? Хуже он, что ли? Тот факт, что президент в прошлом – полковник ГБ, а Слава спасал картины от чекистов – может вызвать улыбку. Сегодня коллекция находится в питерской резиденции. Говорят, раз в месяц можно сходить на экскурсию, ведь и в Букингемский дворец Елизавета пускает – у них там Вермеер хороший. Так «Лики России» вернулись на родину.