Злой рок Сейшельських островов - Марина Белова

Выйдя от Кудрявцевой, мы задались вопросом: «А куда дальше?». Вернуться в «Пилигрим»? Телефоны почему-то не отвечали: ни агентства, ни Аленин, ни Степин.

– Оглохли, что ли? – раздраженно спросила Алина.

– Вряд ли. Скорей всего, с ними Воронков, и они намеренно не подходят к телефону.

– Верно, – согласилась со мной Алина. – Значит и нам возвращаться рано. Тогда куда?

– А что, если нам съездить к Иванову? Может, в списке неправильно указан номер телефона? Тебе не приходило такое в голову?

Алина достала из сумочки список и, глядя на название улицы, стала вслух соображать, где она может находиться.

– Как бы это не окраина была. – Чтобы подтвердить свою догадку, она достала план города и нашла-таки нужную нам улицу. – Поехали. Минут сорок придется потратить на дорогу.

Окраина окраиной, но в таком доме и я бы жила. Из-за забора высился домина из стекла и бетона, построенный в нескольких уровнях.

– А нечего себе домик, стильный, – сказала Алина, заглядывая за забор. – Кажется, там и бассейн крытый имеется. Или это зимний сад под стеклом, как ты думаешь?

– Я ничего не думаю, звони, – велела я.

Сначала неизвестно откуда выскочила здоровенная овчарка. Псина угрожающе громко залаяла. Минут через пять к воротам вышла женщина. Одета она была не по погоде легко, в трикотажное платье и передник. Чтобы в промозглую погоду не простыть, женщина укутала грудь и плечи пуховым платком. На ногах были стоптанные туфли, которыми она постоянно постукивала друг о друга.

– Вам кого? – спросила она, рассматривая нас через забор и пританцовывая от холода.

– Нам нужен Иванов Петр Васильевич.

– Так их нет никого, – простодушно ответила женщина.

«Не сказала, что Иванов умер. Уже хорошо», – мысленно отметила я.

Угадав в женщине сельскую простушку – скорей всего, дама работала у Ивановых горничной или поварихой, – Алина строго спросила:

– Кого нет? И кем вы Петру Васильевичу приходитесь? – еще она достала из сумки красную «корочку», на секунду раскрыла ее перед женщиной и тут же спрятала. Прочитать, что написано в удостоверении, женщина, естественно, не успела, но Алинины действия возымели успех.

– Хозяев нет, – залепетала она. – Петр Васильевич в больнице, а Татьяна Марковна при нем. А я Тимофеева Любовь Ивановна. Убираюсь здесь, за садом ухаживаю.

– Очень хорошо, Любовь Ивановна. Мы из полиции, – фамилию Алина называть свою не стала, решив, что и этой информации с гражданки Тимофеевой с лихвой хватит. – В какой больнице лежит Иванов?

– В травме лежит. У него лицо порезано и с глазами плохо. Стало быть, в глазном отделении.

– А в каком городе?

– Этого я не знаю, – испугано дернула головой Любовь Ивановна. – Но Татьяна Марковна ему каждый день еду возит.

– Если каждый день, то из Москвы его доставили сюда, – шепнула мне Алина.

– Если только у Татьяны Марковны нет личного самолета, – в ответ пошутила я.

– Нет у них самолета, – поторопилась вмешаться в наш разговор Любовь Ивановна, очевидно испугавшись того, что наличие самолета усугубит вину Иванова. – Только дом и машина … «Мерседес», – нехотя добавила она.

Полагаю, она рассуждала следующим образом: «Просто так полиция не ходит. А если еще спрашивает, есть ли самолет, значит, подозревает в воровстве. И правда, откуда у трудяги может быть самолет?».

Женщина тряслась перед нами, словно осиновый лист на ветру. И непонятно было: то ли она трясется от холода, то ли от страха.

– Любовь Ивановна, мы пришли по поводу травмы, которую получил ваш хозяин на отдыхе, – пояснила я.

– И только-то всего? – она как будто даже обрадовалась.

– Вы не простудитесь? Может, разрешите нам войти?

– Заходите, только в дом я вас не приглашу. Я здесь не хозяйка. Поговорим в моей сторожке, – с этими словами она отперла ворота и впустила нас на территорию.

Сторожка вполне могла служить гостевым домиком: просторная комната, туалет, ванная и маленькая прихожая, в которой помимо шкафа для одежды стоял холодильник и газовая плита на две конфорки.

– А у вас тут уютно, – сказала я, оглядывая комнату. Мебель пускай не новая, но добротная: диван, стол, четыре стула. Телевизор в углу. И пестрые занавески из легкого ситца.

– Не у меня, – уточнила Любовь Ивановна. – У Петра Васильевича. Он сначала в этом домике садовника поселил, но тот запил. Его выгнали. Теперь я в домике живут, ну и за цветами ухаживаю. Вообще-то я прописана в поселке, но дочь замуж вышла. С зятем тесно жить, вот я сюда и перебралась. А что? Мне здесь хорошо: тепло, уютно. Телевизор есть.

– Любовь Ивановна, а что вам известно о травме, которую получил ваш хозяин? Кто его так, знаете?

– Значит, о травме вам рассказать? – переспросила она. – Стало быть, в полицию Татьяна Марковна все-таки пошла…

– Да, она была у нас, – нахмурившись, ответила Алина.

В ее ответе присутствовала явная нестыковка. Если Иванова пришла в полицию с просьбой, чтобы наказали обидчика ее мужа, то мы бы не спрашивали у прислуги, кто его так избил. Может быть, не знали за что, но кто избил, знали бы наверняка.

Однако Любовь Ивановна не дружила с логикой – если люди из полиции спрашивают, значит надо им отвечать.

– Нет, не знаю я, кто Петра Васильевича избил, – вздохнув, сказала она.

– Вот вы только что удивились тому, что Татьяна Марковна к нам пришла. А она что, не хотела? – насторожилась я.

– Она-то хотела – Петр Васильевич не хотел.

– Так-так-так, пожалуйста, подробнее. Значит, Петр Васильевич вернулся домой…

– Нет, он не возвращался. Хозяйка поехала его встречать в Москву. Ну а потом сразу в больницу отвезла.

– Откуда тогда знаете, что он не хотел давать делу ход? – удивилась я.

– По телефону. Я в комнате убиралась, когда хозяйка с Петром Васильевичем разговаривала.

– И что она сказала?

– Она сказала, что в суд подаст и на клочки порвет.

– Кого порвет?

– Этого я не знаю, но хозяйка сильно нервничала, переживая за Петра Васильевича. Он, похоже, ее успокаивал. Татьяна Марковна его слушала, а потом сказала: «Ладно, бог им судья. Они и так достаточно наказаны. Не расстраивайся, Петенька. Доктор обещал, что с глазами все будет в порядке».

– Значит, у него с глазами плохо. Ну а в целом он как? Встает? Ходит?

– Да. И встает, и ходит. Еще по телефону часто звонит.

– А в разговоре Татьяна Марковна никаких имен не упоминала?

– Не помню я.

С улицы донесся собачий лай.